Герман Малиничев - На суше и на море 1966

— Ну как, ребятишек моих видел? — спросил Василий. — Понравились?

И вот мы сидим в просторной кабине. Василий разговаривает со мной и словно между делом управляется с КРАЗом. Подогнал под ковш, откинулся к спинке, положил мне руку на плечо. Экскаватор заревел, как самолет, отрывающийся от земли. В кузов грохнулся ковш камня. Машина присела, задрожала. Заныли пружины сиденья, и нас прижало к спинке. Во взгляде Василия, в повороте головы, вылепленной из тусклого света, которым сочится окошечко кузова, чуется что-то незнакомое. Да, совсем я одичал в тайге, совсем не думал о том, зачем лазим мы по реке и лесам, что ищем и для чего…

Когда отъезжаем, Василий показывает мне березку, зацепившуюся корнями за край обрыва. Плотина пройдет верхним гребнем как раз по ее вершине. Сто шесть метров в небо!

Василий щурится, я вижу морщины у него на лбу и думаю о времени. Оно идет, отмеряя годы этими вот глыбами гранита, ростом детей и плотин. Заведены огромные часы, мы сами двигаем их колеса, которые скрипят и с трудом поддаются усилиям, поэтому иногда некогда посмотреть на стрелки.

И Василий о том же говорит по-своему:

— Пришла же кому-то в башку мысль перегородить Енисей… Мне б никогда не пришла. Уж если сам ничего придумать не могу, хоть рядом потереться с людьми, которые такое строят.

Не отрываясь от дороги, Василий мельком скосил на меня глаза.

— Чего бороду-то отпустил? От мошки, что ль?

— Так…

— Да, борода, черт ее драл… Тоже в ней есть какая-то загогулина! Вот посмотрел я на тебя и не узнал, а подумал: «Таежник затесался, геолог». У вас такая мода, наверно, чтоб с бородой? Ну и хорошо, чудите, ребята! Без этого разве можно! — И выплюнул в окно окурок.

Настал обеденный перерыв. Пошли в столовую. Местечко мы выбрали у окна. Рисуются за ним горы и зелено-синий шлиф Енисея. А еда обычная столовская. Василий набрал самого дорогого, по ведь эти изделия ценой мерить нельзя, они вроде рыбных консервов: надписи разные, а вкус один. Да и не в них дело. Мне, например, очень понравилось, как Василий назвал меню. «Кормовая ведомость», — говорит.

Едва принялись за борщ, Василий увидел знакомого, окликнул и, пока тот пробирался к нам со своим подносом, сказал:

— Это бродяга, вроде тебя. С весны мается, ужасу натерпелся, чуть не погиб. Сейчас у нас работает перфораторщиком.

Парень поставил поднос на столик. Был он очень серьезен и неразговорчив. Брезентовая пыльная куртка и штаны сидели на нем нескладно, но это, видно, нисколько его не тревожило. Ел он вяло, поглядывая в окно, то ли наблюдая что-то, то ли раздумывая.

— Да не думай ты, Павлуха, брось. Прошлое не переделаешь, — наклонился к нему Василий.

— Наверно, — покорно согласился парень.

Кончив суп и немного помедлив, он спросил меня:

— Из какой партии-то? Не бокситчик случайно?

Я сказал, что был у бокситчйков недавно. Услышав название базы, парень посмотрел на меня, словно лишь сейчас заметил.

— Так ты Сахарова знаешь? И про Корецкого слыхал?

Павел вздохнул, будто собирался нырять.

— Не вспоминай, Павлуша, не надо. Я сам Феде расскажу, — тихо попросил Василий.

— Он же у наших был…

Павел отодвинул тарелку и наклонился ко мне.

…Вышли на дюральке втроем. Налегке. Корецкий хотел посмотреть одно обнажение. Веселый, как всегда. И день ясный. Только недавно мы приехали на Нижнюю Тунгуску, в первый маршрут выходим. Он с киноаппаратом. Снимает, как мы бачки заливаем, как отплыли. А места красивые. Он любитель был такой красоты…

Вот говорят о предчувствии. Никакого не было у нас предчувствия. Весело начали день. Считали его за легкий, вроде прогулки. Мотор обкатывали.

И вот показалась впереди стремнина. И скала. Называется Смерть. Около нее вода скручивается в две воронки, а каждая больше чем по метру глубиной. Нам про них говорили и пугали. Но мы ведь налегке. Лодка сидит мелко. Да и не такой человек Корецкий, чтоб свернуть, не посмотрев на эго место. Он очень осторожный вообще-то, но тут вроде никакой угрозы нет. Лодка в порядке, мотор тоже, спасательные круги на месте.

Правда, оп меня за мотором сменил. В трудных местах всегда сам водил, никому не доверял. Посмотрел на скалу и говорит: «Сейчас мимо самой Смерти пройдем!»

Вода там не шумит, как на пороге, а вроде бы свистит, с шипением несет ее между скалами. Корецкий правит по гребню как раз между воронок. Очень правильно идем.

И тут все случилось. До сих пор не пойму как. Мне показалось, что скала падает на лодку. Не успел я опомниться, как очутился в воде. И перевернутая лодка рядом. Я уцепился за край. Вижу: Корецкий дальше по течению вынырнул. Держится на воде, но бледный-пребледный. Со мной рядом оказался спасательный круг. Я бросил ему, а он мимо пропустил, точно не заметил. И скрылся под водой…