Пирамиды Астрала

- Так! Быстро говорите, что вы тут делали?! Кто дал вам право издеваться над животным?! – нахмурившись, я попытался придать своей физиономии самое свирепое выражение, на какое только был способен.

- Я… Мы… У меня есть доступ к животным! Вот! – сначала промямлив, но потом, собравшись с духом, бойко выпалила Любочка.

- Что? Откуда?!

- Оттуда! – Любочка гордо показала язык. – Я целых два месяца таскалась на эти курсы. Шеф заставил!

«Да, шеф - молодец, а я – шляпа!» - подумал я про себя, но, тем не менее, устрашающе тараща глаза, продолжал свою непоколебимую, почти Сталинскую линию допроса:

- Что вы делали с собакой? – железным тоном вопрошал я.

- Я это… - опять замялась Любочка. – Мы тут это… опыт ставили.

В процессе допроса, в течение которого я несколько раз менял тактику с «плохого» на «хорошего» следователя, выяснилось, что Любочка перепутала ампулы с Ксилонейросказином. Вместо маркировки «А» взяла «В». Но, как и положено молоденькой и симпатичной девушке, она не остановилась на этом и вдобавок перепутала переключатели на приборе, включив вместо считывания энцефалограммы подачу импульсов на мозг собаки. И, конечно же, она была вроде как и не виновата – ампулу ей случайно подсунула Иринка, а прибор после тестирования переключил Витек.

Я свирепел и пух, как синьор Помидор, слегка подвывая в бесполезном усилии хоть как-то логически осмыслить женский стиль проведения научных экспериментов. Ну как объяснить Любочке, что хорошо все-таки самой проверять все, что ты делаешь? Никак! Это диагноз. И мне, между прочим, с этим диагнозом работать. В общем, все было как всегда – очередная Шнобелевская нашими «милыми» лауреатами завоевана! А мне, тоже как всегда, подставляй хоть лоб, хоть загривок под начальственные выволочки.

- Ну, теперь, кажется, все ясно, - наконец я отпустил народ расползаться по углам, зализывать раны. - Дальше сам справлюсь. Люба, запиши в журнал, что препарат не тот и опыт остановлен, а я собаку посмотрю. И Ира, дай мне «описаловку» на Ксилонейросказин В!

Действительно, оба препарата, что «А», что «В» были антидепрессантами анксиолитического действия и находились в клинических испытаниях – другими словами, испытывались на людях. Следовательно, у них не должно быть серьезных противопоказаний! Так, дальше: нежелательные эффекты… дозировка… - ничего особенного. Максимум, что могла получить собачка – это нормальную, но никак не смертельную дозу. Может, у нее анафилактический шок, чего не бывает? Надо кровь на анализ взять, да и энцефалограмму снять – посмотреть, как ее мозг работает…

Спустя три часа собачка продолжала находиться в полной отключке, лежа в клетке экспериментальной камеры. Анализ крови оказался в норме, пульс слабый, сердцебиение замедленное, но в пределах нормы. А вот энцефалограммой я был сражен! А точнее, ее отсутствием. Я даже, повторяя Любочкины потуги, бегал от компа к собаке, от нее к энцефалографу и обратно. Вегетатика работала, но замедленно, а вот кора была как мертвая! Но такого не бывает. По крайней мере, такой полной отключки коры головного мозга при нормальном функционировании всех систем я никогда еще не видел даже при глубокой анестезии.

Я опять сидел в нашей кофейне – славном закутке для убивания рабочего времени в процессе потребления различных некачественных напитков, стачивания чужих сухарей и, конечно, перемалывания околонаучных сплетен. Все розово-приподнятое впечатление от возвращения из долгой командировки было испорчено. Но если бы я знал, что уже произошло событие, последствия которого не замедлят самым невероятным образом сказаться на моей судьбе, то настроение мое было бы вдобавок разбавлено еще и изрядной долей страха… Однако, блажен неведающий!

Надо вообще-то представиться: я – это Женька Котов, стареющий недоросль, приближающийся к возрасту Христа, но никак неспособный адекватно воспринимать обращение Евгений Григорьевич в свой адрес. Ничем приметным природа меня не наградила: и рост средний, и волосы какие-то пегие, и лицо – каких тысячи на улице хороводами бродит. Четыре месяца в Немчурии батрачил на тамошнего профессора. Думал: вернусь, расслаблюсь, с друзьями пообщаюсь, а тут!..

Наша лаборатория носила вполне гордое название Биохимии и Физиологии Нейрогуморальной Системы Млекопитающих. На самом деле, мы тестировали различные медицинские препараты на активность и проводимость нервной системы. Работа рутинная, но более-менее хлебная. Другим отделениям нашего Биологического института приходилось последние годы гораздо туже. Однако и нас жизнь стороной не обошла. В лаборатории сложилась такая же дурацкая ситуация, что и повсеместно в науке: произошел провал поколений, оставивший в лабораториях только старичков и зеленый молодняк.