Виктор Вучетич - Искатель. 1976. Выпуск №6

Желая основательно подстраховаться, Лариса принайтовила веревку к корме оморочки, а второй конец намертво обвязала вокруг пояса.

«Надежнее быть не может, — сказала она себе, — теперь, что бы ни случилось, мы останемся вместе».

И пошла, выбрав направление на ближайший обломок скалы, у которого решила сделать первую остановку.

Течение все-таки сильно разогнало лодку, и, когда Лариса, словно якорь, уцепилась за обломок, ее чуть не сдернуло в поток. Однако она удержалась. Подтянула оморочку к себе и, выбрав солидный окатыш, двинулась к нему. Но с него разогнавшаяся лодка все-таки сдернула Ларису. Она нахлебалась воды, окунувшись глубоко в реку, едва откашлялась и сумела задержаться у торчащего неподалеку куска скалы.

Потом она перестала считать купанья и промахи. Эти километры пороговой быстрины стали для нее крестным путем, вымотали и обессилили.

Последний отрезок перед третьим перепадом она действовала то наобум, то инстинктивно, и счастливый случай и случайная удача были милостивы к ней.

Они оставили ее у порога.

Оморочка, подхваченная капризной струей потока, неожиданно для Ларисы проскочила мимо намеченного ею обломка скалы у берега, и берестянку понесло прямо на середину порогового гирла.

Вода там точно кипела, она ярилась и бесновалась. Все, чего хотелось Ларисе в те сумасшедшие секунды, — зажмуриться, плотнее плотного сжать веки и не видеть ничего, что произойдет. Но она сумела пересилить себя. Она не закрыла глаз.

Мертвой хваткой вцепившись в корму берестянки, Лариса вместе с ней скакала с одного водяного бугра на другой, а там, где поток, окатывающий камень, бывал особо крут, или там, где пространство меж окатышей вскипало чересчур высоко, повисала на корме и, пусть лишь по видимости, только для собственного успокоения, не позволяла берестянке зарыться носом в стремнине.

Лариса ладонями чувствовала — лодка скрипит и постанывает от предельного напряжения. И всякий раз скрип и постанывание берестянки Лариса ощущала собственным сердцем, которое замирало, ныло, и тиски, сжимавшие его, отпускали, когда очередная опасность оставалась позади.

Лишь проскочив перепад, Лариса позволила себе на какое-то короткое время прикрыть воспаленные, режущие от напряжения, захлестанные водой глаза. И жестоко поплатилась за это.

«Проскочили! Проскочили! — ликовала она. — Отличную оморочку построили мы с Сергунькой! Просто чудо-берестянку соорудили!»

А когда Лариса открыла глаза, то увидела: стрежень реки, разогнав лодку, бросил ее, словно снаряд, наискось течению и несет в узкую каменную щель, в глубине которой крутится и вскипает серо-грязная пена. Вход в нее был так мал, что оморочку непременно расплющило бы, а затем доломало лавиной потока, ударившего бы в ее борт под острым углом.

Тогда Лариса решилась на отчаянную крайность. Быстро перебирая разбитыми руками вдоль по левому борту, она добралась до носа берестянки и легла поперек форштевня. Лодка шла со скоростью потока, и это нетрудно было сделать. Она совершила это в каком-то неясном для себя порыве, может быть, впервые в жизни не подумав о себе.

Плечами и икрами ног она сначала ощутила мягкий удар, а потом лодка все сильнее и сильней стала давить на грудь и живот Ларисы. Ведь она, словно живая плотина, преградила путь части воды. Ларису согнуло в дугу. Она почувствовала, как острый каменный выступ впился ей в затылок, надорвал кожу и точно сдирал скальп.

И тогда Ларисе захотелось сдаться. Сдаться на милость порога. Ослабить напряжение мышц — и все.

Нос оморочки втиснет ее в расселину, водоворот затянет вглубь.

— Ты не одна! Ты не одна! — завопила она себе. И, сдирая кожу на затылке, опершись полурассеченными икрами в другой край каменной ловушки, она выдержала напор еще в течение нескольких секунд.

А тем временем поток развернул своим напором корму оморочки и вывернул лодку вместе с Ларисой из расселины-западни.

Когда Лариса, едва не теряя сознания от боли, глянула вдаль, то увидела в километре от себя, у подножия скалистой стены, Шухова в милицейской форме и еще кого-то.

Их ждали.

Когда Ревский заговорил об Альте, его, Федора, жене, Лорка отвел взгляд от старого космонавта, лицо его помрачнело.