— Ну…
— Вот те и ну! Ну, даст бог дуре удачу — пронесет через порог, а внизу, у последней-то ступеньки, западня. Залом! Через него надо перейти, лодку перетащить. Иначе, и минуй Лариса Змеиный, погребет ее в сетях бурелома. Оттуда-то уж не вырвешься.
— Надо туда идти.
— Не идти, а лодку переволочь. Сам не можешь — Женьку послать нужно.
— Сам.
— «Сам», «сам»… Не больно-то храбрись. Да с тобой-то что произошло? А?
— Произошло… Старое за новое зашло. Ты-то хоть понимаешь, что будет, если Лариса…
— Не понимал бы — не гоношился. Не сразу, а вот как увидел, пасешь ты ее перед заломом, так уж сообразил. От девка отчубучила!
— Ваша любовь… Садитесь, к Женьке подадимся. А оттуда потянем моторку к залому.
— Человек-то она неплохой, да глупый…
Старый солдат пропустил мимо ушей едкое замечание Семена — «ваша любовь» — надо было пропустить. Не мед инспектору столкнуться с тем, что человек сам решился отказаться от жизни. Да еще совсем молодой… и славный человек, с царем в голове. Котелок у девки варит дай бог каждому. А соблазнов тьма-тьмущая. И не знал ведь инспектор, что бывал, бывал Бондарь у них в партии перед открытием, не раз бывал. Или знал? Да не время его спрашивать. Дело совсем не в том, что она девка, — и у мужика голова закружилась бы.
Где ж ей-то в ее годы знать: не всякому дано вынести счастье. Не каждому по плечу ноша. Слепнут от счастья особой радужной слепотой, какая бывает и пострашнее, попогибельнее черной немочи. В темноте-то на ощупь идешь, за стенку, за бревнышко цепляешься, а тут летишь — все нипочем, на всех меня хватит, и нет человека, который не любил бы меня.
Ан нет!
«Нужно, же было мне, старому дурню, тогда, осенью еще, в лагере заболеть! Ведь верхним чутьем брал — не вернется девка из тайги пустой. Может, потому как убедила она меня? Нет. Тут не в убеждении дело. Я ведь по характеру видел — сорвется Лариса, не выдюжить ей славы: на жизнь жадна. Из ведра норовит хватить, не из стаканчика.
Так и пошел с ней, потому как видел!
Потому я за нее и в ответе. А когда ей нужен был, не оказалось рядом меня. Меня бы она послушалась. В больницу наведывалась, не пустили сначала. Потом-то уж поздно. К Женьке, говорят, кидалась, а тот… Что с кобеля взять? Ну а невзлюбил-то Звонарев ее потом, когда она ни за понюшку табаку оставила своих товарищей ради лишнего глотка славы.
От одиночества ее промах. Одна пыталась и выкрутиться.
Ан нет!
И с горем человек в одиночку не воин. Хотя, может, и сам, по собственной воле, залетел в трясину…»
Антип вместе с Семеном столкнули лодку на глубь, попрыгали в нее.
Затрещал мотор. Ничего не ответив, Шухов повел лодку к противоположному берегу, чтоб с помощью Женьки Звонарева переволочь моторку через залом. Он вспомнил теперь, что Антип был единственным человеком в Горном, который когда-то, еще в гражданскую, прятался с товарищами из красного отряда от казачьей банды в теснине за неприступной ступенью порога. Как им удалось тогда миновать ее, Шухов не знал, а Антип не любил распространяться на этот счет. Да вот, видно, пришел час открыть старику свой секрет. А то, что секрет был, никто не сомневался.
«Что ж, — подумал инспектор, — раз Антип расщедрился, похоже, верит — пройдет Лариса через Змеиный. Пройдет… Давно, поди, догнал ее Федор, а точнее, снял с прибрежного камушка!» И уж не сердитесь, Лариса Анатольевна, придется вам ответить за это мелкое, как гласит закон, хулиганство!
Но так ли это или не так, а с соображением Антипа следует считаться. И подстраховать Пичугину перед последней ступенькой порога, перед деревянным неводом залома просто до зарезу нужно… И хоть бы перестали руки дрожать от старого, сто раз пережитого страха. Ничего, инспектор, держись!
Женька, долговязый бородач, похожий на молодца-первопроходца, нетерпеливо топтался у уреза воды, встречая лодку. Он, очевидно, ожидал уж самого худшего, но, когда Антип объяснил, зачем они явились, Звонарев гоготнул:
— Это ты прав, Антип! Девка прошла огни, воды и медные трубы, так и на чертовы зубы ей наплевать.
Зыркнул на него старик, да смолчал.
С интересом поглядел на Женьку инспектор. Азартному, захваченному исходом поединка Ларисы с порогом Звонареву уже было ни до кого, ни до чего: все — после, все остальное — потом, а сейчас важно, пройдет ли она, сумеет ли, победит ли во что бы то ни стало. Он, пожалуй, оставил бы для Пичугиной и более чем непреодолимое препятствие — ловушку залома. Но уж, соверши она такое чудо невероятное и сверх того, Женька тогда простил бы ей все: и бывшее, и что хошь на всю жизнь вперед.
Читать дальше