Сергей Смирнов - Без симптомов. Повести и рассказы

Он первым заметил меня и подлетел с такой быстротой, будто боялся, что я успею провалиться сквозь землю.

- Здравствуй, дорогой большевистский коллега! - выпалил он так, что все, кто оказался в тот момент в холле гостиницы, замерли и изумленно посмотрели в нашу сторону.

Крепко пожав мне руку, он отошел на шаг, оглядел меня всего с головы до ног и потрогал лацкан моего пиджака.

- О! Костюм человека, умеющего произвести впечатление. Галстук… туфли… Все с большим вкусом. - Он подмигнул мне и громко расхохотался. - Ты еще совсем молод, но, вижу, рано пошел в гору… Это самое верное начало. В гору надо идти смолоду и сразу, пока хватает дыхания, отдавать все силы на подъем… надо сразу подняться как можно выше… И не оглядываясь, дорогой мой красный синьор, ни в коем случае не оглядываясь. Иначе собьется дыхание или потеряешь запал… или, того хуже, испугаешься высоты… Потом, после сорока, уже можно позволять себе привалы, выбирать тропы полегче, чтобы вели в обход отвесных скал… А в шестьдесят, даже если не успел добраться до самой высокой вершины, уже имеешь полное право повернуться к ней спиной, сесть на краю и поболтать ножками, бог простит.

Он снова расхохотался, а когда успокоился, спросил меня о моих успехах. Я раскрыл было рот, но он не дал мне сказать и слова.

- Я читал, читал. Очень хорошо для начала! - быстро проговорил он и, увидев, что я не понял его, назвал две статьи, написанные мною в соавторстве с учителем.

Я, конечно, был польщен и в ответ рискнул высказать свое мнение о работах профессора Гизе, которые довелось прочесть. Он слушал меня очень внимательно, кивал, но вдруг стал загадочно улыбаться… Наконец он поднял руку, вежливым жестом останавливая мой панегирик.

- Вы нравитесь мне, синьор Булаев, - сказал он с неожиданной серьезностью, перейдя вдруг на «вы». - Я завистлив и не люблю никаких мнений. Но вы мне нравитесь. Многие люди честны, но мне не нравится самолюбивая, заносчивая честность. Я- за простую честность… Я вижу ее в вас… Простите меня за идиотский вопрос: вы случайно не агент ЧК? - Он так и произнес эти две буквы, аккуратно, с расстановкой, с мягким итальянским «ч».

Я опешил.

Он улыбнулся и махнул рукой:

- Не берите себе в голову… эту мою выходку… Вы уедете домой в свою Россию… канете в свою тайгу, и никто не узнает о том, что я вам скажу… Я рос в бесхитростной семье, а теперь мне слишком многое приходится скрывать… Я порядком устал.

Он подвинулся ко мне и зашептал, стараясь не жестикулировать:

- Я предупреждаю вас, коллега, не читайте больше моих статей. Тех, которые будут… Все эти статейки… хм… как бы это лучше сказать?.. Камуфляж… маскарад…

Я смотрел на него с недоумением, и он грустно вздохнул.

- Вы не бывали в Шотландии?

Я покачал головой.

- Появится возможность, обязательно посетите эти прекрасные ландшафты. Особенно озеро Лох-Несс. Запомните: Лох-Несс.

Он замолчал и долго смотрел мне в глаза, словно призывая догадаться о чем-то…

Желая поскорее отделаться от роли ничего не понимающего собеседника, я улыбнулся, - вероятно, весьма принужденно, - и сказал:

- Вы говорите загадками, синьор Гизе, но я надеюсь, вы не намекаете мне на то, что вот-вот бросите микробиологию и станете шотландским рыболовом. Странно было бы встретить вас в клетчатой юбочке.

Маттео Гизе взорвался хохотом, но быстро осекся и снова посерьезнел.

- Нет, - ответил он,- этого не случится. Я люблю свою науку. Скажу вам по секрету, передо мной открываются колоссальные перспективы. Мне дают такие огромные средства и штат, как если бы я не с пробирками возился, а строил «Титаник». Меня приглашают в Берлин и предлагают лабораторию, где все будут меня слушаться беспрекословно.

Весть эта меня не обрадовала. Я хотел было смолчать из такта, но Гизе так располагал к откровенному разговору, что я не сдержался:

- Вы хорошо представляете себе, на кого вам придется работать?

Он долго пристально смотрел мне в глаза, словно пытаясь найти в них осуждение… или презрение.

- У вас, красных, с пеленок на уме одна политика, - сказал он беззлобно. - Между прочим, законы наследственности, теория относительности… и всемирное тяготение тоже - все они и при капитализме, и при вашем архизамечательном социализме остаются таковыми, какие они есть.

Во мне вскипела обида, и я добавил, плохо скрывая сарказм:

- И при фашизме тоже?..

Гизе помолчал, но обиды в его глазах я не заметил. Он лишь снисходительно улыбнулся и кивнул: