Уильям Тенн: Лимонно-зеленый громкий как спагетти моросящий динамитом день

Там, где толпа была не такая густая, какая-то женщина — очень приличная седая женщина в черном платье — переходила от человека к человеку, забирая у всех деньги. Она вытаскивала бумажники у мужчин и кошельки из сумочек у женщин и складывала их в большую хозяйственную сумку. Стоило кому-нибудь хоть чем-то проявить неудовольствие, когда она принималась за свое, она тут же оставляла этого человека в покое и бралась за следующего. Свою сумку она уже еле тащила.

Тут она вдруг поняла, что я за ней наблюдаю, и так и вытаращилась на меня. Как я говорил, мы — которые не зомби — в тот день узнавали друг друга немедленно. Она жутко покраснела — от шеи до своих седых волос, потом повернулась и бросилась бежать во все лопатки. Ее каблуки громко стучали, из-под черного платья выбилась розовая комбинация, а сумку она крепко прижимала к себе.

Какие только номера люди в тот день не откалывали! Вроде тех двух парней из Хобокена [2]. Они услышали по радио, что в Манхэттене все посходили с ума, напялили на себя противогазы и рванули по туннелю — примерно за час до того, как по нему перекрыли движение, — хотели явится на Уолл-стрит, чтобы ограбить банк. У них даже оружия не было: они решили, что просто заявятся в банк и покидают деньги в свои пустые чемоданы. Да только вместо этого голубчики угодили между молотом и наковальней: двое полицейских на патрульных машинах устроили на улице перестрелку — они уже давно терпеть друг друга не могли. Я много подобного тогда повидал — всего теперь и не упомнишь.

А вот что я хорошо помню — это что все шло по нарастающей. Я выбрался на Бродвей — к тому времени я уже махнул рукой на то, чтобы добраться до офиса, — так там было гораздо больше разбившихся машин и сидящих на тротуаре и по-идиотски улыбающихся людей. Пока я добрался до южной части Тридцатых улиц, по крайней мере трое выпрыгнули из окон. Они летели по длинной кривой, потом раздавался бумм-хлюп, а никто кругом и ухом не вел.

Чуть ли не в каждом квартале мне приходилось отбиваться от какого-нибудь умника, который жаждал рассказать мне о Боге или о Вселенной, а то и просто поделиться восторгами по поводу восхода. Я решил… ну вроде как уйти за кулисы на время, так что зашел в кафе поблизости от Сорок второй перекусить.

Двое официантов сидели на полу, держались за руки и рыдали как крокодилы. Пятеро девиц — с виду секретарши — таращились на них, как болельщики на стадионе, и хором скандировали: «Не покупай в «Орбахе», в «Орбахе» дорого! Не покупай в «Орбахе», в «Орбахе» дорого!»

Я был голоден, и к тому времени все эти штучки меня уже не смущали. Я зашел за прилавок, нашел хлеб и сыр и сделал себе пару бутербродов, не обращая внимания на валявшийся рядом с разделочной доской окровавленный нож. Потом сел за стол у окна и открыл одну из своих банок с содовой.

Я правильно выбрал место у окошка — там было на что посмотреть, события набирали ход. По улице трусила школьная учительница, размахивала указкой и тонким голосом пела «Маленькое красное крылышко». За ней бежало десятка два пухленьких восьмилеток — они тащили указатели автобусных остановок, по два-три человека каждый. Какая-то старушенция в новенькой зеленой тачке катала полдюжины дохлых кошек. Потом прошла целая толпа, распевая рождественские калядки, а им навстречу другая, поменьше, — те пели что-то еще, похожее на какой-то национальный гимн. Но вы знаете, что интересно: и пели многие, и что-то вдруг начинали делать вместе.

Когда я уже собрался уходить, снова пошел дождь, так что мне пришлось просидеть там еще около часа. Только дождь не остановил тех девчонок-секретарш: они бросили плачущих официантов и, выделывая что-то вроде танца живота, высыпали на улицу с воплями: «Все на Пятую авеню!»

Наконец небо посветлело, и я двинулся дальше. Всюду на улицах люди, держась друг за дружку, вопили, распевали, танцевали. Мне это все не понравилось: похоже было, вот-вот начнется потасовка. Перед кафе-автоматом на Даффи-сквер на тротуаре разлеглась целая компания и устроила что-то вроде оргии. Но когда я подошел поближе, оказалось, что они просто лежат себе и гладят друг друга по щекам.

Вот там-то я и встретил тех молодоженов — доктора Патрика Сканнела и его миссис, из Косаки в Индиане, которые будут давать показания после меня. Они стояли у входа в кафе-автомат и шептались друг с другом. Когда они увидели, что я не как все эти зомби, они кинулись ко мне как к родному.

Они приехали в Нью-Йорк поздно вечером накануне, остановились в отеле и, понимаете ли, как и положено новобрачным, не выбирались из койки сегодня где-то часов до двух. Это их и спасло. За несколько месяцев до того, еще только планируя свадебное путешествие, они заказали билеты на дневной спектакль в театре на Бродвее — на «Макбета» Шекспира, так что теперь пулей вылетели из отеля, чтобы не опоздать к началу. Им, понятно, было не до завтрака или еще чего, только у миссис Сканнел в сумочке оказалась шоколадка.