Николай Коротеев - Искатель. 1977. Выпуск №5

— Видите ли, — заметил Дмитрий Дмитриевич. — Я — юрист. И знаю, что контрразведка обладает чрезвычайными полномочиями. Согласитесь, протестовать в данном случае бесполезно.

Гордо усмехнувшись, поручик обратился к Елене Алексеевне:

— У вас есть оружие, мадам?

— Да. — Взяв лежавшую на полке муфту из горностая, Елена Алексеевна вынула из нее маленький дамский браунинг, так, будто собиралась выстрелить в живот офицеру.

— О-о! — Офицер отшатнулся.

Не выпуская из рук браунинга, Елена Алексеевна достала из муфты сложенную вчетверо бумагу:

— А вот разрешение, подписанное командующим войсками Иркутского гарнизона.

Офицер, строго нахмурившись, взял бумагу, сверил номер, внимательно пригляделся к подписи и печати:

— Тогда… все в порядке, мадам. Вам вообще нет необходимости беспокоиться.

Елена Алексеевна вскинула брови:

— Все так просто?

— В жизни все решается просто: да — да, нет — нет.

— Объясните, поручик, — довольно капризно, пожав плечами, проговорила Елена Алексеевна.

— С двадцать первого марта… мадам, в Енисейской и Иркутской губерниях объявлено осадное положение.

— Странно… Очень странно… Наши доблестные войска, наши союзники… Мы одерживаем победу за победой на фронте, а в тылу, за тысячи километров от мест решающих сражений, объявляется осадное положение…

Поручик неохотно заметил:

— Партизаны, мадам… Ведь ваш поезд опаздывает уже на пять суток… А вы, господин присяжный поверенный?

— Семье достаточно одного вооруженного… — улыбнулся Буров. — С тех пор как отменены дуэли, оружие стали носить женщины… для защиты своей чести…

— Тем не менее, — сказал поручик, — необходимо соблюдение формальности…

— Обыск? — нарочито засуетился Буров. — Да, да… прошу… Здесь?

— Прошу, — указав жестом в коридор, поручик вышел вслед за Буровым.

— А чем мадам объяснит свое любопытство? — неожиданно спросил капитан-француз. — Вы, мадам, порой были чрезвычайно настойчивы в расспросах.

— О, господин Антуан де Монтрё, не вам ли мы обязаны столь любезным визитом поручика? А также и тем интересом, который проявлен к нам здесь? — язвительно улыбнувшись, спросила Елена Алексеевна.

— Вы не ответили на вопрос.

— Вы так плохо знаете женщин, месье? Или скромничаете? Кстати, я не любопытна, а любознательна. Это разница. Любознательность — слабость женщин.

— От слабости до порока один шаг, мадам.

— По-моему, вы его сделали, месье. Вы порочно подозрительны. — Елена Алексеевна отвернулась и стала смотреть в окно. — Да вот еще один пассажир, который едет от Иркутска. Не правда ли, Дмитрий? — обратилась она к вошедшему мужу.

— Ба-а! Да это довольно нагловатый господин… Набивался в знакомые…

Все посмотрели в окно.

Зарубин, шедший от вокзала к составу, видимо, только теперь заметил, что у вагона стоят солдаты. Он остановился в нерешительности, подался в сторону, потом вдруг повернул обратно, побежал.

Поручик выскочил в коридор, промчался до тамбура:

— За мной! — крикнул он солдатам. — Поймать стервеца! Не стрелять! Живым брать, каналью!

Пристрелив «при попытке к бегству» горничную своей жены, подполковник Чухновский вернулся в контрразведку, уверенный в том, что он поступил правильно: «концы в воду». Он тоже под богом ходит. Кроме колчаковской, в Иркутске, как и во всей Сибири, действовало по меньшей мере пять разведок: чешская, польская, английская, французская и даже американская. Порой даже он не знал, в чем и каким образом переплетаются интересы этих полулегальных, полутайных организаций. Каждая из них имела своих агентов, преследовала свои цели.

Пять? Какое там пять разведок! А японская, самая скрытная и, пожалуй, наиболее давно укоренившаяся, работавшая тихо, совсем незаметно, но результативно. Встречи Чухновского с представителями японской миссии обычно, заканчивались добросовестными «пожертвованиями»: сведениями, которые, казалось, вырывались японцами из-под земли. Особенно настойчивыми были их сигналы о «разрушительной пропаганде большевизма» в Черемховском угольном бассейне. Но все попытки разведок ввести в подпольные комитеты шахтеров своих агентов успеха не имели. Там люди очень хорошо знали друг друга, давно отказались от связи с эсерами и меньшевиками, держались плечом к плечу. Над всей Транссибирской магистралью, как дамоклов меч, висела угроза прекращения добычи угля. Это обескровило бы всю дорогу.