Светлана Ягупова - Феникс

- Согласны, - сказал Якс. - Так ведь, Яся?

- Да, - сурово кивнула она, готовая на все, лишь бы достичь желаемого.

- Учтите, впереди много испытаний, - предупредил Страж. - Сад велик, в нем можно и заблудиться. На беглый взгляд, нужные вам деревья ничем не отличаются от других, поэтому будьте внимательны и осторожны. Удачи вам!

Они взялись за руки и вошли в плодоносящее цветение Сада, поющего голосами невидимых в листве птиц. Странный это был Сад - живой и неживой. Яся сорвала листик с низко склоненной над тропкой ветки, и она тоненько зазвенела, а мелькнувшее в зеленом золоте кроны тельце шустрой пичуги отозвалось звуком, похожим на звон разбитого стекла.

Сняли башмаки. Шелковистые травы нежно обвивали ноги. Шли, внимательно осматривая деревья, пытаясь угадать нужные. Но как узнать их?

Ясю внезапно обуял страх:

- Здесь можно заблудиться, как в пустыне.

- Идем за солнцем. - Якс крепко держал ее за руку, полный решимости бойца перед последним боем, и Яся, угадав это, пошла смелее.

Вскоре они заметили, что солнце будто приклеено к небу - стоит на месте, и обоим стало жутковато.

- Может, это и есть вечность? - тихо проговорила Яся. - Ничто не изменяется, все застыло. Созерцать такое довольно скучно, даже если вокруг хорошо.

Но он упорно тянул ее за собой. Порой казалось, что они кружат на месте.

И когда вконец измотались, увидели искомое. Они узнали сразу - пять деревьев, растущих группкой, издали образующих как бы одно могучее, раскидистое дерево.

- Наконец-то, - выдохнула Яся. - Хорошо бы сразу испробовать с дерева бессмертия.

- Не спеши, - придержал ее Якс. - Нам же сказали - надо обязательно вкусить еще с двух. Только бы не напороться на те, смертельные...

Все пять были совсем одинаковы и не похожи ни на одно известное им растение. В резных пергаментных листьях сиреневого цвета пылали красным огнем круглые плоды. Цветов на этих деревьях не было.

- Я хочу есть, - устало сказала Яся. - Мне все надоело, будь что будет. И она сорвала с трех деревьев по плоду. - Вполне хватит на завтрак. Надеюсь, интуиция не подвела меня, и мы выживем. Горьковато и ни на что не похоже, сказала Яся, протягивая Яксу вторую половину плода. И как только она проглотила последний кусочек, тело ее раздвоилось, а потом размножилось па сотни, тысячи тел.

Ее, многоликую - некрасивую, приятную, очаровательную - любили лучшие, слабые, отвратительные, мужественные, талантливые мужчины рода. Ее носили на руках, лелеяли, одевали в прекрасные одежды, сочиняли поэмы, шли во имя ее на плаху и в бой. У нее было много разных детей: светлокожих, оливкового цвета, темных. И все поклонялись ей, почитали, и нежность их теплым комочком шевелилась у сердца. Ее понимали с полуслова и видели в ней не только источник миллиардов будущих жизней, но и носительницу духовного пламени, потому что она рождала песни, писала картины, танцевала и высекала из камня скульптуры. Ей было хорошо и у походного костра, и у домашнего очага, она любила тихое солнечное небо, нежную шейку ребенка с завитком волос, твердую поступь мужа и прилетевшее откуда-то издалека эхо грядущих дней, в которых угадывались сбывшиеся надежды.

Желудок... Сколько помнит себя, ей всегда хотелось ость. Вот и сейчас, когда вроде бы ничего не надо, рука тянется к другому плоду, и лишь только он оказывается съеденным, как теплый комочек у сердца оборачивается притаившейся змеей, то и дело выпускающей свое жало. Дети покидают ее и навсегда вычеркивают из памяти... Куда делась ее одаренность? Нет ее, превратилась в навоз, удачно сдабривающий мужские добродетели и таланты. А вот уже и пинают ногами, вот объявляют ведьмой и сжигают на костре мелочного предательства. И никак не вырваться из потных рук минутного вожделения, после которого, в лучшем случае, следует безразличие, если не пинок ногой.

Кажется, она и ее спутник едят с разных деревьев: нет совпадения. Ему весело, он сидит, хохочет, тыча пальцем в раскинувшуюся над ними крону, закрывающую небо, а ей хочется плакать, потому что муж оставил ее с выводком детей, и она бредет босиком по пыльной, бесконечной дороге, и ей преграждают путь ложь и зависть, сплетня и донос.

Вот и ты плачешь, бедный Якс. Но ведь мужчина должен быть опорой и каменной стеной, сильным и рисковым. Отчего же ты раскис? Нельзя так, иначе оружие в руки возьму я, глотку хищному зверю перегрызу я, дом начну строить я, на охоту буду ходить и детей выращивать, сражаться с морской стихией и вязать чулки. Нельзя плакать мужчинам, Якс, а то поставлю тебя у плиты, и, пока буду охотиться на медведя, ты перестираешь пеленки и сваришь чегонибудь поесть. Не хочешь? Тогда давай все вместе: на зверя и у телевизора, в рубке корабля и у корыта.