Аскольд Шейкин - Тайна всех тайн

Детство на Дальнем Востоке, в семье строителя, кочевавшего со стройки на стройку. Жизнь в палатках, бараках, срубах изб из толстенных бревен. Первая школа — тоже в бараке, брезентовыми полотнищами разгороженном на классы; первая любовь, безответная и невысказанная, к девчонке по имени Кама; первая самостоятельная дальняя дорога — в большой город, учиться в институте.

Потом — война. Фронт — ранение — фронт — ранение — фронт. Запоздалое студенчество, трудное из-за неважного здоровья, из-за того, что лишь через 3 года после демобилизации он наконец понял, что его призвание — математика, одна только математика, и вернулся в тот институт, где учился до июня сорок первого года, но уже на специальность не прикладную, а теоретическую и, значит, снова начал с первого курса.

И что же из этого можно отбросить? С чем расстаться, ничего в себе не утратив?

Или, может, новое время — новые песни? Но ведь поиски истины смолоду — вечное. На них-то и уходит жизнь. За душевную ясность платишь ценою многих прозрений, ни одно из которых нельзя исключить.

Однако разве порой не хотелось избавиться от тех или иных воспоминаний? Мечта сбылась — получай! Твоя память станет что белый лист.

Но теперь-то ты знаешь, во имя чего живешь. На что истратил полвека. Почему порою шел не более легким, а более трудным путем. И вот будешь ли знать это и в том, новом, своем состоянии?

Впрочем, что значит «более трудным путем»? То есть жил так, что тебя касался не только круг одних лишь физико-математических истин?

Но как раз это и есть та область сознания, которая всего больше зависит от каждой, даже самой малой частицы прошлого опыта жизни.

Если так, утрата чего же будет вдруг самой большой из потерь?

— Рада, — сказал он, — у нас еще двадцать минут. Вы, пожалуйста, подумайте, вспомните все самое важное для вас, зафиксируйте в Информаторе.

Он посмотрел на часы: до «момента икс» 19 минут. Что можно успеть? «Да, жить так, чтобы ничто, кроме физико-математических истин, тебя не касалось, — капитуляция. Ведь это возможно, лишь если перестать задумываться над судьбой открытий, над судьбой результатов твоего же собственного труда, если сделать для себя главным не то, что происходит вокруг, а то, что творится в твоем сознании. Если вообще отгородиться от людей. Все это в целом — отступничество от своего прямого человеческого долга. Извинить такое отступничество нельзя ничем и никак».

— Мы с Лешей меньше года женаты, — между тем продолжала Саблина, как будто не услышав его. — У нас столько еще впереди! Мы когда встретимся после работы, друг на друга насмотреться не можем. Спать жалко: жалко это время сну отдавать… Лешик никогда не бросит меня.

«Леша тебя не бросит, но ты останешься ли собою? И ясно ли тебе, что самое страшное — это потом оказаться таким, какого бы ты сейчас презирал?..»

Он вновь перевел глаза на электрические часы в центре Главного пульта: до «момента икс» оставалось 12 минут. В это время каждый думал о своем.

Саблина: «Лешик мой ни за что не бросит меня. Я ему напишу. Он потом меня всему снова научит. Важно только, чтобы у меня характер такой же остался: легкий, радостный. А слова мы друг другу и не говорили… Пускай только Лешик любит меня!..»

Кастромов: «Надо возвыситься над всем ничтожным, случайным. Выбрать единственно лучшее. Навеки определить в себе самое ценное. Сделать, чтобы мимо меня потом не прошло в жизни наиболее важное… Но что же это — наиболее важное?..»

Они обнаружили вдруг, что не отрывают глаз от диска часов. До «момента икс» оставалось 9 минут.

Саблина спросила шепотом:

— Что ж будет, Антар Моисеевич?

Кастромов сказал:

— Не бойтесь. Одно несомненно: мы с вами воскреснем еще.

— Воскреснем? Но значит, до этого мы умрем?

Саблина смотрела на него с вызовом и протестом. Кастромов продолжал:

— Я неправильно выразился. Мы не умрем и не будем воскресать. Мы продолжим жизнь. Но… Но только произойдет это лишь в одном случае: если то, к чему каждый из нас пришел за всю свою жизнь как к итогу ее, сами потом не станем оплевывать… В мире, Рада, пока еще нередки горе, печаль. А ведь на самом деле для каждого человека норма — счастье. Счастье с первого и до последнего дня своей жизни, и не в одиночку, а вместе со всеми людьми на свете. В этом смысл бытия. А что же еще?.. И каждое истинное дитя человеческое обязано помнить об этом и не щадить себя в малых и больших битвах с теми, кто жаждет счастья лишь для себя, для какой-то одной своей нации или расы, кто обкрадывает других — обогащается за их счет, грабит их души… И вот что важно поэтому: когда в нас опять пробудится сознание и наша память снова начнет насыщаться, какие слова и какие идеи мы узнаем в первую очередь, во многом будет зависеть от того, рядом с кем и против кого мы с вами. Рада, будем идти. — Кастромов взял световое перо — восьмигранный металлический стержень, соединенный гибким шнуром с пультом Информатора. — Путь только один, Рада…