С возрастами у меня здесь, в Солигаличе, вообще была путаница. Разбираясь как-то на чердаке, я нашел в старом чемодане женские белые туфли большого размера. Одна была без каблука, из-за этого их, видимо, и забросили - кожа сверху была совсем новая, чистая, какая-то девственная... Чем-то ностальгическим на меня от этих туфель повеяло. Может быть, попалась еще тогда на глаза выцветшая фотография выпускного класса, где тетка с Ольгой Степановной, две рослые большеногие подружки, рядышком в форменных платьях с белыми фартучками... (Я перенес фотографию с чердака в дом и вскоре подарил ее Ольге Степановне - у нее такой не сохранилось.) Разглядывая эти туфли с чуть продавленными и едва успевшими отполироваться под пяткой стельками, почти новые и даже вполне современного, как ни странно, фасона, я почему-то вспомнил вас. Такая уж у меня, видать, судьба - всегда и везде теперь вас вспоминать. И подумал, что туфли эти тетка надевала лет тридцать, наверное, назад, когда ей было ровно столько, сколько вам сейчас...
Плотника, прибавившего мне два с лишком десятка лет, постарался разубедить. А через полчаса, забежав за каким-то инструментом в дом и с любопытством глянув на себя в зеркало, сам уже был ни в чем не уверен. Напарник выглядел значительно моложе меня. Я был слишком изможден непосильной работой и дурными мыслями - короче, exhausted. (Помните тот мой перевод предостережения с мыльной обертки?)
- У меня внучка в Питере, технологический заканчивает! хвастал мой напарник. - А дочь в Германию уехала. Не могу, говорит, здесь жить, и все тут! У нее муж, это... Из наших немцев был, из Казахстана. К Новому году посылочку с продуктами прислала. Чего только нет! Ты в жись такого не видывал.
- Видывал, сказал я.
- Да нет, у вас в Москве не то. В Москве такого не найдешь...
- А я не в Москве. Я в Англии видел.
- В Англии? - изумленно уставился на меня напарник, отложив кирпич. - Как ты туда попал, в Англию-то? В гости иль как?
- Научная командировка.
- А-а... Ученый человек, значит. Чего ж ты здесь-то делаешь?
- Как чего? Работаю. Дом отстраиваю.
Верно, верно. Этот дом, если за него как следует взяться... Он еще и внукам твоим послужит, - пыхтел напарник, втискивая под бревно последний ряд кирпичей, и вдруг замер на секунду и оглянулся на меня как-то странно, чуть ли не с жалостью, но и с опаской: - А чего не остался? Не нужен, что ль?
- Где не остался? - не понял я.
- Да это я так, смеюсь. - Он засуетился, торопясь просунуть между кирпичами и бревном лист рубероида. - Зайди-ка из-под дома, подсоби!..
В тот вечер он попросил меня расплатиться за сделанное. Продолжать работу на другое утро не явился: соседи сказали, что запил. Я увидел его только через неделю, он пришел поздно ночью (я был уже в постели) и попросил вина, клятвенно обещая приступить завтра к работе. (Под вином подразумевалась, конечно, водка, никакого другого вина здесь не признавали.) Я не поверил, но бутылку дал (он настаивал на двух). После заявлялся еще раза три, воняя перегаром и махоркой: требовал водки под будущую работу. Больше я не давал. В последний раз, обидевшись, сказал, что цены нынче не те, что прежде, и меньше чем за столько-то в день он работать не будет. Названная сумма была вшестеро больше, чем я платил ему до этого. После каждой встречи с ним мне казалось, что даже от рыжего кота Васьки, продолжавшего осаждать меня по утрам, несет махоркой...
Я так подробно говорю об этом плотнике, потому что позднее он примет участие в одном событии, ставшем для меня поистине катастрофическим.
Но главное было уже сделано: дом стоял прямо, на кирпичных столбах под каждым углом. Я мог начинать внутренний ремонт, а в случае нужды сумел бы, набравшись теперь некоторого опыта в кирпичной кладке, и фундамент завершить в одиночку. Разве что новоселье придется на неделю-другую отложить...
В те дни я поневоле продолжал размышлять о доме и бездомности. Мои представления об идеальном жилище складывались не в Солигаличе и сильно менялись с годами. Вначале был хмурый Петербург: холодна гармония улиц и площадей, сады и парки с заемными декоративными причудами и подлинным колдовством внутренней жизни. Именно там я научился понимать и любить цвет в архитектуре: эти блеклые зеленые или розовые особнячки в глубине дворов, в зарослях цветущей сирени... В Подмосковье мне бросалось в глаза особое умение дачников создавать относительный комфорт из всякого хлама, что оказывался под рукой, и возводить нечто хотя и беспорядочное, но легкое и не слишком гнетущее. Надо ли говорить об Англии: у вас я не только жадно впитывал прекрасные общие виды, но всматривался буквально в каждый камень и каждый кустик, соблазняясь совсем новой для меня - как бы это точнее выразить: фактурой? иерархией? - красоты. (Чтобы ее почувствовать, достаточно посмотреть несколько старинных гравюр с видами Оксфорда.) Все это (не только из Англии, но вообще все лучшее, что к тому времени запечатлелось в моей памяти) мне хотелось вдохнуть в солигаличский мир, где из-за каждого угла глядела на меня российская покорность судьбе.
Читать дальше