Вениамин Яковлев - Дневники Трюса

Вениамин Яковлев

Дневники Трюса

Однажды один недалёкий инопланетянин спутал круги, по которым ему следовало вращаться согласно закону Кармы, и оказался на планете Мезо-Зойя. Пока пришвартовывался к земле его корабль, будущему человеку являлись мерцающие в воздухе таблички: "парфюмерная", "дворовая", "сортирная-сортировочная", "инквизиторская". "Я, наверное, попался, и здесь сделают из меня котлету в сортирной-сортировочной..." Тонкая душа был инопланетянин, светлая ему память.

Приземлился - никого. "А... я забыл включить клапан плоти". Дух воплотился и... буква Бога "Й"-краткая... Его подхватили за руки и в такси, и в карцер, а оттуда в тюрьму.

"Пахнет не так", - решил местный медик. Фамилии у медика не было, потому что он был никому не нужен, а только делал клистиры и уколы и для вида выслушивал людей.

"Земля - на ремонте. Осадное положение. Комендантский час. Тюремный режим. Снимай портки и быстро в сортировочную!" - командовал инспектор Гнутый. "Там тебя опишут-запишут-пригвоздят, куда следует приметят и поместят... Сиди и молчи, главное, не мешай работать".

Пристала сумасшедшая: "Святой-гений-герой ты мой"... "Эй, парень, иди ноги мой!" - орала банщица в мужском отсеке, неудачная сексуальная подруга кочегара тюрьмы.

Одели-переодели - души не задели. Пришёл местный духовник Йохан Упырь, причастил, освятил, и поместили Энного для начала в самое бренное на свете место, в камеру "дворовая". Людей там было видимо-невидимо, и все воры, хамы, сволочь, бандиты; дрались, матом крыли и побили чуть не до смерти Энного, почуя в нём голубую кровь. Энный было хотел им объяснить на своём плохом тюремном языке, что у него аура голубая, а не кровь, что он хочет быть как все, простым смертным... "А ты кто по матери-то?" - спросил не в бровь, а в глаз Главный Преисподний Володя Барабас. "Пошли его по матушке, нет у него матушки, от духа родился, вурдалаков сучий сын".

Выбросили, короче, сутяжные люди Энного вон из камеры прямо на руки спящей охране.

Так Энн провёл вечность в дворовой.

"Какое счастье, что меня распределили в парфюмерную", - подумал иностранец всему свету белу, когда его одевали в магическую Рубаху и повели к поэтам, богеме, психопатам и буржуа. Но до чего мерзко было в парфюмерной! Запахи лучше, но фальшивые какие-то, смрадные, комодные. Богема сидела вкруг, курила Марию Хуану и пересказывала свои бредовые видения. Каждый там был за себя, от себя, занят собой. "Здесь ещё хуже, чем в Преисподней, в дворовой... Там хоть люди проще, но честней и отзывчивей, а здесь одни поэты, одни гады." "Гады? услышал мысль инородца-выродка Серёжа Осинин. - Пойдём, я тебя пристрелю на дуэли, как паршивую собаку." И Серёжа Осинин, поэт в Исподнем, пристрелил бы Энного как паршивую собаку, если бы по дороге не наткнулся на колючку и не покончил с собой со страху получить столбняк.

У поэтов очень развитое воображение.

Энн вернулся в парфюмерную, содрал с себя Рубаху Магов. "Что ты делаешь! Ты предаёшь закон тюрьмы! Надень рубаху." (А рубаха была специальная: волшебная ночная рубашка. Не то что из вискозы, как сейчас, или с блохами, как раньше. Оденешь - и сны такие мерещатся, нимфы, аполлоны, хороводы, вся эллинская мифология прокрутится в голове от сотворения мира...)

"Мне опротивела ваша рубаха, сидеть и пересказывать бредни друг другу. Я лучше голый." "Прикрылся хотя бы, нет совсем стыда у человека", - ворчала всеобщая любимица буфетчица Камеры Смелых Аня Сквозная. "Прикрылся хотя бы", вторил ей всеобщий любовник Коля. "Хоть бы мужчин постеснялся." "Да вы поглядите, у него и пола нет, он не мужчина... Вон его отсюда!" И - выбросили Энного, ангела-андрогина прямо охранникам на спящие животы. Так кончилась вторая вечность Энного на земле. И начался последний круг его в инквизиторской.

Ползи, душа, от сортира к камину, от толпы к поэтам, а от поэтов к святым. Нет иного пути на земле. Конечная остановка - станция Голгофа. С собой взять крест, плавки и вора, чтобы было не скучно висеть.

Дворовая-парфюмерная-инквизиторская, и опять: дворовая-парфюмерная-инквизиторская - бредилось Энну в периоды блаженного отдыха между воплощениями, когда он мог читать газету в одиноком комфортабельном сортире. Тоска, никаких новостей - надо съездить навестить друзей - и опять сдуру воплощался.

Всё тянула его земля-крыса, всё чем-то гипнотизировала адская женщина. А потом ждала у забора с новым любовником, а у любовника - топор за пазухой.