Вениамин Яковлев - Дневники Трюса

Какое преимущество не жить здесь! Мы, стрельцы, можем рассчитывать максимум на отсрочку да помилование батюшки-императора небес.

- Бог небо, спаси мою корону, - взывали к Навуходоносору древние. - Спаси и мою панамку, Бог Небо!

Мы скучились на пятачке Голгофного места, а люди неба толпятся вокруг: сострадают, болеют, слезы льют... О как хорошо затеряться в любопытствующей толпе, как хорошо не быть актером-висельником!..

Надо ещё доказать другим, что ты человек (т.е. сострадателен, с душой). Тело - блестящий слепок для отвода глаз: почем знать, не вурдалак ли ты? не призрак? не от брака ли вонючки сорной с кармою вздорной где-нибудь по-над-уборной? Кому-то придется отказать в человеческой ипостаси. Они распадутся - их нет и не было. Я думаю: таков всякий, в ком нет милосердия.

Засушенные динозавры. О прошлом судят по фактам, вместо памяти, а о настоящем по статусу, а не по живому лицу.

Легко освободиться от остатусованного видения вещей и человеческой психеи. Кто в наш век верит в адекватность социального положения истинной ступеньке человека? Однако характер - тот же статус, статус - невидимая статуя души: надо течь, не держать статуй в невидимых садах, быть текучим.

Вода, вода, вода, водоемы памяти меня относят к Тебе, Господи...

Связный роман позорен в наше время, когда порвалась всяческая связь: с природой, с Богом, с бывшим и с собственной психеей, висящей на волоске. По нашим временам - проступы: стайка слов пронеслась - и ушла в поднебесье.

Однажды (анекдот посеребренной воды), однажды Трюс встретил поэта Пустырника в поселке Недоделкино, где у Пустырника была постоянная прописка в зодиаке - зоне Дубль Ц.

- Простите, какое у нас сегодня тысячелетье на дворе? - Трюс начал, ненавидя. Пустырник игнорировал и шел.

- Простите, а который час? Я старший помощник младшего дворника; теперь вы вправе, как европейская знаменитость, человеку благородному, отрекомендованному, сказать, который час.

- Кто из нас поэт, вы или я?! - в бешенстве привел ржавую машину в действие Пустырник.

- Я!!! - крикнул Трюс и выбросил в астральную помойку половину стихов Пустырника.

Наверное, самое непростительное качество так называемого духа практичность.

- Тов. Матерщиннер, академик Матерщинников, - обращался к только что вытащенному из круговорота научной мысли директор тюрьмы. - Пожалуйста, возьмите под свой надзор эту козявку Трюса. Совсем парню делать нечего. Как куда? Ну хотя бы в отдел научного мата.

- Что вы умеете? - первым делом спросил растерягу-Трюса академик Матерщиннер: - Вы умеете развлекать дам? Так, не умеете. Вы умеете писать стихи научным матом? Не умеете. Что же вы умеете? У вас голова или вывернутый наизнанку унитаз? Ирочка, уколи его в позвоночник. Начальник тюрьмы просил меня устроить вас по блату...

О еврейская интонация, еврейский волосатый эллиптически-структурный животик! Я погружаюсь в тепло еврейской речи, как в теплый коровий навоз... домой от технократов.

Даже пятки Трюса вопрошали: сколько, сколько же ещё, Господи, мне ждать?

- Жить, ничего не ждать - не жить.

- Сколько! Я не хиромант, Трюс, я обычный физиогномист. (Энн оказался опять в кольце психиатра) - Мсье змея подколодная, не кусайте меня в пятку, у меня ноги болят, по лицу видно, сколько вам не жить осталось, т.е. сколько вы ещё, милая Джульетта, будете в летаргическом сне. Какие у вас тропы заметенные, лисьи. Вы, должно быть, мастер по части кражи мыслей - кур из заспанных сараев? До вас не добраться, ищешь дна, - и проваливается рука, и тело с ней вместе.

И в самом деле, вопрос сколько жить осталось, написанный на лицах людей, бодрствующих смертных, следует признать, читатель, риторическим. И отчасти праздным.

Фиксация на конкретном, бытописательство сужает перспективу, слепнешь, становишься близоруким. Тогда как задача мыслей - умножать зрение вдаль.

Поэзия пастернаковской традиции - сущая химера. От всех этих кабинетных образов только набивается пыль в глаза.

Материалисты хотят "правды" и думают, что вся правда мира зарыта в земляных червях.

Смысл истории постигается не в фактах через хрестоматии и учебники, а в лицах, духовно. Но лица перелицовываются. Не успеет остыть факт, как перелицевалось лицо, свершившее его. И, таким образом, обращаясь с фактами, имеем дело с застывшей маской, засушенной маскировкой.

Но в тонком мире видится всё и запечатляется - духовная память фиксирует все события. Научные факты закрывают нам информацию откровения, а только через нее можно постичь мир, приблизиться к пониманию мира.