— Кто он, Энн?
— Этого не знает никто, только его ближайшее окружение.
— И ты не побоялась всех этих волков, Энн, ты решила драться?
— Я не одна, Майк. Люди работают по четырнадцать часов за гроши, нет ни свободы совести, ни свободы слова, мой народ стоит на коленях, но кто-то ведь должен первым поднять голову!
— Хотите промочить горло, мистер? — Норман обернулся. Около него стоял невзрачный, как платяная моль, человек с фляжкой, видимо из завсегдатаев.
— Благодарю вас, нет, — рассеянно ответил детектив.
— Жаль беднягу Рэкса — так звали погибшего сегодня волкодава, — пояснил человек-моль.
— В самом деле? — Майк затаил дыхание.
— Да, теперь у них осталось всего три волкодава — Александр Македонский, Цезарь и Наполеон.
— Если я вас правильно понял, скоро будет сожран последний волкодав? — переспросил Норман, стараясь скрыть охватившее его волнение, — шифровка агента, казавшаяся бредом, приобрела вдруг определенность и смысл.
— Да, мистер, через две-три недели эта бестия оставит Америку без последнего волкодава.
«Покушение на президента состоится, когда будет сожран последний волкодав». Значит, до преступления осталось две, максимум три недели.
— Идем, Энн, судьбы твоей и моей Родины сейчас в наших руках, мы разыщем пропавшего агента, чего бы нам это ни стоило!
* * *
Под крылом самолета простиралась щедро унавоженная десятилетиями безделья земля России, которая теперь, подобно застоявшемуся коню, бешено рвалась вперед.
Любуясь профилем спящей в соседнем кресле Ани, Майх размышлял о своей незатейливой жизни Дон Жуана, сводившейся к двум возвратно-поступательным движениям. Кажется, впервые он думал о душе, благодаря Господа за то, что он наделил его ею. Сейчас Майку хотелось быть не простым человеком, а поэтом, чтобы рассказать ей о своих чувствах…
— Наш самолет совершает посадку в аэропорту Санкт-Петербурга. Прошу пристегнуть ремни, — миловидная русская стюардесса с эмблемой в виде волчьей пасти на фирменной пилотке прервала размышления Нормана.
— Позволь, я пристегну тебя, Энн, — детектив бережно застегнул ремень на тонкой талии девушки.
Город, в котором Майк не был несколько лет, изменился неузнаваемо. Исчезли кооперативные ларьки, назойливой цыганской толпой обступавшие станции метро. Зато на каждом углу появились молодчики в черной униформе с нарукавными повязками, украшенными изображением волчьей морды. Сжимая короткоствольные автоматы, они хмуро поглядывали на редких прохожих.
С улиц исчезла автомобильная мелочь — «Лады», «Тойоты», «Форды» — простым людям было запрещено иметь машины. Лишь изредка бесшумно проносились новейшие черные «Волги» волчар — воплощение технического прогресса и совершенства.
— Пожалуй, здесь у нас меньше шансов попасть под машину, чем в Нью-Йорке, — пошутил Норман. Но его шутка не была принята.
— Я не знаю, что ты сделаешь, Майк, — Аня взглянула на детектива с доверчивостью ребенка, смотрящего на Санта-Клауса, — но если все, что я читала о тебе в триллерах Вилли Конна, правда, к вечеру ты найдешь пропавшего агента.
В сиянии прекрасных глаз мелькнуло розовое облачко надежды, и Норман с веселой отвагой канатоходца решил пройти по проволоке самоутверждения.
— Я сделаю это не для России и не для Америки, а для тебя одной, Энн. Для профессионала моего класса это — раз плюнуть, — сказал Майк, дерзко искушая судьбу.
— Глупый, — Аня шутливо потрепала его по волосам и ледяная стена разницы возрастов, растаяв, тонкой струйкой стекла к их ногам. Так порой искренний порыв сближает больше, чем годы терпеливого ухаживания.
К вечеру Майк действительно вернулся на конспиративную квартиру русских повстанцев со сдержанной улыбкой победителя.
— Энн, агент упрятан в Михайловский замок, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал он.
— О, Майк! — Аня повисла на шее Нормана, осыпая его звонкими колокольчиками поцелуев.
— Энн! — Теряя голову Майк целовал глаза, губки и миленькие щечки Ани.
— Майк! Я полюбила тебя задолго до нашей встречи, читая триллеры Вилли Конна. Я восхищалась твоим благородством и мужеством, утонченностью души. Я собирала твои фотографии из газет. Я приехала в Штаты с тайной мечтой увидеть тебя. Как ты красив! Неужели ты мой, Майк?!
— Неужели ты моя, Энн?!
Читать дальше