Антология фантастики - Космический беглец

В третий том (“Космический беглец”) первого пятитомного блока Антологии мировой фантастики включены произведения французских фантастов, романы Луи Тириона “Несгибаемый коммодор”, Петера Ранды “Космический беглец”, Стефана Вула “Объятые страхом” и Джимми Гийо “Сферы Рапа-Нуи”, а также несколько небольших рассказов.

Оформление блока рассчитано на то, что при размещении составляющих его книг в определенном порядке (слева направо: “Оружие-мутант”, “Течение Алкиона”, “Космический беглец”, “Оружие забвения” и “Стрела Аримана”) их корешки составят один общий рисунок, представляющий собой символ этого блока.

На рубеже 50-х годов в социокультурной жизни Франции произошло одно весьма примечательное событие: накатил, сметая своих европейских предтеч и родственников, “девятый вал” американской “сайенс фикшн” (SF). Термин в стране прижился, поскольку “содержал французские компоненты и был легок в произношении”, но быстро выяснилось, что он “обманчив и двусмыслен”: в силу грамматических особенностей языков он понимался французами как “воображаемая наука” (т.е. напрямую связывался в сознании с Ж.Верном;, а англо-американцами как “научная беллетристика”. Посему, продолжал рассуждать в указанном духе один из специалистов SF Жерар Диффло, “формула, сочетавшая науку и беллетристику, казалась нежизнеспособной”, напрямую зависимой от соотношения се составляющих - знания и крылатого вымысла. Но в итоге, вынужден был он признать, этот жанр расцвел и во Франции [1].

Об “американском вызове” в эти годы пишет в своем фундаментальном труде “Панорама SF: темы, - жанры, школы, проблемы” и Жан ван Эрп. “В 1952 г., - пишет он, - французы в своей массе открыли для себя существование романов, в которых действие разворачивается как в Пространстве, так и во Времени, где жонглируют галактиками и измерениями, заново создают буквально все, как историю, так и общество, - и это был шок, волны от которого так и не улеглись”. Он пытается даже объяснить это явление: “В каждом французском писателе более или менее дремлет сын Флобера или внук мадам де ля Файетт. Он - наследник романтической традиции, которая требует копания в персонаже, подачи его в цвете, выписывания обстановки, анализа поведения действующих лиц. Но такой подход, в сущности довольно неспешный и извилистый, не подходит авантюрному роману. А SF, по крайней мере в завязке, должна выступать в качестве такового, если она стремится обрести максимально большое число сторонников, множить ряды своих читателей, распространяться вширь, навязывая себя все новым и новым слоям публики”.

Разумеется, речь не идет о чьих-то субъективных ошибках или о генетической предрасположенности национальных литератур к той или иной форме творчества. Поднят вопрос о становлении и путях развития универсального для нашего века социально-культурного феномена - SF-литературе, понимаемой как художественный синтез науки и воображения, об одной из мощных составляющих современного образа жизни на Западе. Степень вызревания научно-технической революции как объективной основы этого процесса исторически предопределило то обстоятельство, что SF состоялась сначала в США, экономически наиболее развитой в ту пору стране мира, с последующей экспансией жанра в его нынешних формах в ослабленную войнами и всякого рода потрясениями Европу.

В этом контексте понятна горечь французов в связи с “интервенцией” SF из США в середине века. Ведь их чрезвычайно богатая на полет фантазии литература во многом вдохнула жизнь в это дитя, но роды приняли другие. Потребовалось известное время, чтобы осознать, что Ж.Верн “использовал физику”, а Г.Уэллс “выдумывал ее” (признание самого великого француза), и что если “в течение столетий наука и техника и могли вдохновлять тогдашних рассказчиков, то это никогда не было делом систематическим и длительным”, и что только в 20-е годы в США, когда многие тенденции беллетристики “были аннексированы научным воображением”, и родилась современная SF (Ж.Диффло).