Иванович Юрий - Солёный огурец

— Точно! И он там работает следователем! И уже майор!

— Постой! Но ведь он на пожарника учился! Или я ошибаюсь?

— У тебя просто завидная память. Санька стал офицером-пожарником. Вот только с работой не получилось. Потом другие курсы и он стал участковым на противоположной от нас окраине города. Затем академия, несколько званий, отличия по работе и сейчас он старший следователь отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Когда я ему объяснил свои сомнения, он на ходу отдал распоряжения, провёл в свой кабинет и мы даже выпили по рюмочке за встречу. Он ведь тоже нас потерял из виду, когда мы сюда переехали девять лет назад. Потом принесли дело, он его просмотрел и только руками развёл: не в моей говорит это юрисдикции. Да и дело уже закрыто. Вот тогда то я и узнал, что в крови у Фёдора нашли много алкоголя.

— И как много?

— Если перевести на понятный тебе язык, то он как бы выпил бутылки три водки! Не меньше!

— Он что, мог столько осилить?! — вытаращила глаза Любаша.

— Вот и я тебе твержу о том! На второй бутылке он бы уже рвал. Не мог он столько выпить. И Тарасову я так же объяснил. Он меня понял, но тут же показал на огромную кипу других папок: все они были в работе и добавлять к ним ещё одно дело только с моих слов Санька не имеет ни сил ни возможности. И так по воскресеньям работать приходится. Хотя и согласился со мной, что Федю явно могли напоить и инсценировать несчастный случай. Зато если бы у него на руках были новые факты или более конкретные подозреваемые, то он сразу пошлёт дело на доследование и назначит более настырного следователя.

— Значит ты сам решил поискать и новые улики, и новых подозреваемых? — Любаша сбросила его руку и встала. — Собутыльник-пионер — первый сыщикам пример!

— Да! Не раз я сидел с покойным за одним столом! — согласился Григорий медленно, но решительно вставая. — Поэтому хочу сделать для его памяти небольшую услугу.

Любашины глаза отчаянно заметались по фигуре мужа, губы задрожали, а по щекам покатились неожиданные слёзы.

— А если с тобой что-то случится?!

Григорий крепко обнял супругу и поглаживая по спине стал успокаивать:

— Так ведь я никуда и лезть не собираюсь! Просто потолкаюсь по соседним барам, послушаю, может сам чего невзначай спрошу. Авось кто-то что-то подозрительное и видел. Ведь среди бела дня всё было. Хоть и бар был закрыт на перерыв слишком долго, но люди там шастали. Подходили к двери, заглядывали во внутрь. Хоть бы одного конкретного свидетеля найти, а там уже Тарасов его раскрутит.

— Кругом столько разного отребья бродит, хулиганья. Как стемнеет на улицу никто не показывается! А тебе дома не сидится.

— Обещаю не искать неприятностей! — пообещал Григорий отстраняя от себя Любашу и заглядывая ей в глаза.

— А если неприятности тебя сами искать начнут? — не успокаивалась жена.

— Тогда применим свои накачанные мышцы и врождённую ловкость!

— Ты ведь уже год не качаешься! — возразила жена. — Со штанги только пыль протираю!

— Зато на работе мне ещё больше приходится тяжести ворочать! — Григорий улыбнулся. — И весь день бегом, а порой даже, с ускорениями. Больше устаю чем от штанги.

— Я понимаю что тебе там не мёд, — грустно улыбнулась Любаша. — Но зато теперь не экономим каждый рубль. Даже дети поправились…

— Вот видишь! Я тебе всегда говорил: со мной не пропадёшь! И себя в обиду не дам.

Так что не переживай, тем более что долго ходить не собираюсь. До одиннадцати часов точно буду дома. Коль не высплюсь, сама знаешь как я встаю по утрам.

Любаша тяжело вздохнула и, получив поцелуй в щёку на прощанье, с тревогой проследила как за мужем закрывается входная дверь.

Несколько лет назад Григорий Лещинский в злачные места даже не заглядывал. И работа была интересней, и спорту много времени уделял. Но за последние два года много изменилось. Вначале попал под непонятное сокращение штатов. А потом целый год просидел почти без заработков. Пришлось говорить чуть ли не с каждым встречным и выпытывать о наличии свободных рабочих мест у любого, с кем сводила судьба. Незаметно даже для самого себя, Григорий то прикладывался к пивной кружке в баре, то рассуждал у пивного ларька, а то и захаживал в небольшие кафешки. Если, конечно, были желающие пригласить. Пить он не любил, хотя мог держаться за столом до последнего. Но постепенно наводящая тоску безработица делала своё чёрное дело и стало вполне привычным каждый вечер потолкаться в местах постсоветского бухгрампита.