Зиновий Юрьев - Дальние родственники

- Степаныч, - сказал он и протянул радисту листок, ты, старик, в своем уме?

- Я, старик, в своем уме, - сказал радист и почесал рыжую пиратскую бороду.

- А что это значит?

- Грамоте знаешь?

- Маленько.

- Ну и читай тогда. Что написано - то и значит.

- А ты не ошибся?

- Фирма веников не вяжет, штурман, - надменно сказал радист. - Не было еще случая, чтобы старик Степаныч что-либо напутал.

Было старику Степанычу двадцать девять лет, и гордился он своей профессией необыкновенно.

Замполит, с которым штурман решил посоветоваться - на судне все равно все все знают, - неопределенно пожал плечами и сказал:

- М-да, неприятная история...

- Неприятная? - изумился штурман. - Почему? - Обычно добродушное, какое-то домашнее лицо замполита как бы отодвинулось от него, и пала на него неуловимая официальная отчужденность,

- Не знаю, Александр Семеныч, это вам лучше знать. Дружки-то ваши.

- Да вы что, Алексей Иваныч, какие дружки? Никого я к деду не посылал, это какая-то ошибка.

Замполит хмыкнул, и лицо его еще дальше отодвинулось от штурмана, как в трансфокаторе, хотя с места он не сдвинулся, да особенно в крошечной каютке и двигаться было некуда. И написано на нем было ясно, словно буквами: конечно, все так говорят.

- Какая ж ошибка, запрос ясный. Ограбление, наверное. Вы вспомните, может, кому и рассказывали про дедушку.

- Ну, может, кому-нибудь и рассказывал, дед у меня... Его пьесы раньше во многих театрах шли...

- Состоятельный, значит, человек. Было, видно, чем поживиться.

- Да он же в Доме ветеранов.

- Тем более.

- Что тем более?

- Некрасивая история. Мы, конечно, пока ничего не знаем, но бросает это тень на весь экипаж. И чего ты так смотришь кусаче? Не нравятся мои слова?

Штурман хотел было крикнуть: да что вы несете, какая тень, при чем тут экипаж, вы ж ничего не знаете, но он чувствовал между собой и замполитом какой-то стеклянный барьер, как в медрегистратуре, и никакие его слова сквозь этот барьер все равно не пройдут. И поднялся в нем невесть откуда, из каких душевных отстойников, страх, знобкий гнусный страх, хотя бояться было нечего. И не подозревал даже, что есть в нем такое дерьмо, унаследовал его, что ли, от своих предков. Ведь знал же, что нужно было послать замполита подальше, крикнуть ему: да замолчите же, глупый и злобный человек, кого вы пугаете нелепыми своими речами! Другое, слава богу, ныне время. И ничего бы с ним замполит не сделал, и нечего трепетать перед всяким дебилом. А промолчал. И сказал кротко:

- Я сейчас же пошлю радиограмму.

- А отец? - спросил замполит. - Отец тоже замешан?

- Ничего не знаю. Я своего отца никогда в жизни не видел. Мать разошлась с ним, когда мне было три месяца.

- И ни разу не видел? - спросил замполит, и видно было, что и этому он тоже не верит, свинья. Это ж надо, чтобы так у человека изменилось лицо: обычно казалось оно изготовленным из вареной колбасы, причем не за два девяносто, а за рубль семьдесят, а сейчас скорее напоминало зачерствевший хлеб.

- Ни разу.

- Ладно, подождем, что сообщат сказал замполит. - Иди пока, работай.

Семен Олегович Данилюк открыл дверь и молча уставился на посетителя.

- Простите, вы Семен Олегович Данилюк? - спросил старший лейтенант Кравченко. - Старший лейтенант милиции Кравченко.

- Я Данилюк. А в чем дело? - Он почесал полную волосатую грудь под майкой. Лицо его тоже было полное и тоже волосатое: бородка и усики с проседью.

- У вас есть сын, Данилюк Александр Семенович, одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения?

- Сын? - изумился Данилюк. - Как вам сказать... Наверное.

- Вы разрешите войти? - спросил старший лейтенант. - А то мы разговариваем через порог...

- А... да-да, конечно, - пробормотал Данилюк. - Вы простите, я накину что-нибудь, а то...- Он впустил инспектора в прихожую, исчез и тут же снова появился, натягивая через голову рубашку. - Сын, вы говорите? - спросил он сквозь рубашку.

- Да. Я хотел вначале выяснить, ваш ли сын Данилюк Александр Семенович.

- Данилюк, вы говорите? - переспросил Данилюк, и видно было по глазам, что он старался выиграть время, чтобы сообразить, что, собственно, от него хотят.

- Да, Данилюк Александр Семенович.

- Фамилия довольно редкая...

- Шестьдесят второго года рождения.

- Наверное, мой.

- Наверное?

- Видите ли, я его видел... так, так... угу, двадцать четыре года назад. Было ему, наверное, месяца три.

- И с тех пор ни разу не видели? - как-то совсем не официально, а по-домашнему, по-человечески изумился старший лейтенант. Изумился потому, что вдруг представил себе, что ему бы сказали, что он двадцать пять лет не увидит своего пузатого и сопливого Сергуню. Мысль была настолько нелепа, что тут же выскользнула из его головы, не было ей там места.