Зиновий Юрьев - Люди и слепки

– Но здесь…

– Здесь? Пока и здесь на нас все смотрят так же, как на слепков в Нове. Сквозь. Не замечая. Может быть, ты ошибся. Дин, и мы попали в другую Нову?

– Нет, дорогой, я не ошибся. Ты должен понять: здесь очень много людей и те, кто не знает друг друга, уже поэтому могут относиться друг к другу только как к слепкам.

– Вот видишь. Дин, я же тебе говорил. – Он зевнул. – Я хочу спать. Не беспокойся, я помню все, что должен сказать завтра…

Я погасил свет и вышел из комнаты. Оскар не ошибался: меня не покидало какое-то тоскливое беспокойство. Почему мне было так тоскливо, беспокойно? Как было утешительно, когда в трудную минуту, при сердечном одиночестве я мог погрузиться в гармонию, ощутить себя частицей мира и Первой Всеобщей… Я потерял эту способность. Будь проклята та минута, когда я вошел в дом Синтакиса. Если бы я только знал, что потеряю для себя Священный Алгоритм, я бы предпочел снять желтую одежду помона, но остаться в лоне Первой Всеобщей и постоянно ощущать живую связь с Машиной. Но, может быть, я еще смогу вернуться… Если бы был жив пактор Браун. Он умел улыбаться, как больше никто на свете. Улыбкой полупечальной и полувеселой, полумудрой и полунаивной. Я был молод и любил говорить о больших вещах. Я просил у него ясных ответов. Он качал головой и бормотал: «Никогда не требуй ответов на большие вопросы. Только маленькие люди умеют отвечать на большие вопросы».

Было так тихо, что я услышал биение собственного сердца. Нет, это была не гулкая успокаивающая тишина погружения, а ночная тишина, источавшая скрытую угрозу.

Хватит, Дин Дики, сказал я себе. Похоже, что ты потерял не только Священный Алгоритм, но и элементарную способность анализировать. Ты все-таки был помоном, а сейчас сидишь и ловишь оттенки своих настроений. Ловец ощущений. В чем может таиться угроза? Ведь у Грейсона действительно не было другого выхода, как попытаться выдать Лопо за Оскара. А раз это единственный выход – Грейсону можно поверить. Он может сто раз быть гениальным параноиком, но пока что во всей его жизни определенная логика была. Отсюда вполне понятно, почему он так заботится о нас, вплоть до заранее заказанного номера. Прекрасно. Завтра мы встречаемся с Генри Клевинджером. Судя по тому, как он вел себя до сих пор, отец он довольно спокойный, и его вполне удовлетворят и Оскар, и встреча, и наши объяснения, и необходимость пожить Оскару еще какое-то время вне семьи и вне университета. Ну, а потом? Почему Грейсон так неопределенно говорил о дальнейших планах? Не мог же он всерьез рассчитывать, что Лопо станет Оскаром Клесинджером?

И тут я понял, что подсознательно противлюсь одной простенькой и настойчивой мыслишке, которая уже давно пытается влезть тайком в мою голову. У Грейсона скорее всего действительно нет никаких планов. Потому что они ему не нужны. Как станем не нужны и мы, едва только сыграем отведенные нам роли. Отцы-программисты, что может быть проще и безопаснее, чем отправить Оскара и меня на тот свет после встречи с Клевинджером-старшим? Доктор Грейсон все сделал – вы сами видели Оскара. А то, что несчастный юноша исчез, погиб, сгорел, сбежал, утонул, – боже, какой грустный случай. Пожалуй, действительно было бы безопаснее для него сразу переехать в дом-крепость в Хиллтопе, но, с другой стороны, в его состоянии… Такой трагический случай, ай-ай-я-й… Бедный Оскар Клевинджер, какая ирония судьбы, только что остался жив после катастрофы на монорельсе – и вот вам, пожалуйста. От судьбы, выходит, никуда не денешься. Говорят, с ним был еще кто-то? Да, какой-то помон, снявший желтую одежду. Эта их Первая Всеобщая с ее полицейскими монахами – чего от них можно ждать.

Стоп, Дин Дики, сказал я себе. Хватит тянуть изо рта бесконечную гирлянду слов. Ты не иллюзионист, и за вытащенные изо рта гирлянды никто тебе не заплатит. Надо что-то делать. А что?

Я пожал плечами и начал раздеваться. По крайней мере, до завтрашнего дня нам с Оскаром ничего не угрожало. Если я, конечно, прав. В чем, признаться, никакой уверенности у меня не было. Но пактор Браун говорил: «Всегда чувствуй себя мишенью. Эго единственный способ, чтобы в тебя не попали…»

Я сидел за рулем своего старого доброго «шеворда» и тихонько напевал. Дорога весело неслась на нас, кидалась под колеса машины, и мы безжалостно давили ее. Зачарованный Оскар сидел тихонько, не шевелясь. Ста миль в час было более чем достаточно для существа, которое за восемнадцать лет жизни не знало другого транспорта, кроме своих ног.