Святослав Логинов - Фантастика, 2005 год

Авалсов дом — на углу Загородного проспекта и Казачьего переулка Ильича. Казачий переулок Ильича — ещё одна персонификация обобщённого образа, но здесь вопрос не столь ясен, как в случае с гороховым пальто. Среди казаков было немало Ильичей — поди разберись, какой из них так поразил воображение современников, что на полвека стал символом всего казачества.

Сейчас отчество у Казачьего переулка куда-то делось, но Авалсу от этого не легче, потому что дождь прекратился, когда до дому осталось менее сотни метров. Поделом вору и мука: нечего было зевать по сторонам, стоя посреди Невского. А сейчас — природу не умолишь: ослепительный свет брызнул из-за туч, в небо словно соляркой плеснули, такая яркая радуга вспыхнула в вышине и упала своим многоцветьем в художественные районы — одним концом на улицу Кустодиева, другим на площадь Репина. Проспект враз наполнился тенями, законными, гордо вышагивающими у ног хозяев, мир расцветился зонтами, люди скопом покинули подъезды и иные дождеубежища, не дожидаясь, пока небо уронит последние капли. Праздник жизни, на котором нет места неудачникам. Всё, финита ля коммедиа.

— Отстаньте! Что за манеры, кто вам позволил? нахал! Отстанете ль? — я закричу!

Молоденькая прелестная тенюшка была вне себя от возмущения. Вот так, среди бела дня, на глазах у всех к ней кинулась незнакомая — и одинокая! — тень, обняла, прижалась, как только на дискотеке дозволяется, и разве что лапать не принялась.

— Подождите, — горячечно шептал Авалс. — Один лишь миг побыть с вами… Я не обижу вас, только пройти рядом несколько шагов и, клянусь, мне большего не надо! Поймите, вы моя жизнь, моё спасение… Пощадите, я умираю!

— Оставьте, что за глупости! Люди увидят!

— Они не увидят, люди никогда не смотрят под ноги. А я прошу так немного: жить вами, быть вашей тенью…

— Вы с ума сошли! Нет, конечно.

Замечательно всё-таки, что русские тенюшки, несмотря на засилье американщины, говорить предпочитают по-русски. Произнесла бы незнакомка "non" — и всё, с кратким палиндромом отказа, пусть и на импортном языке, не поспоришь. А так Авалс продолжал обнимать девушку за плечи и шагал, шагал, с каждым шагом приближаясь к родным местам. Шёл, не думая, что приключится, когда хозяйка незнакомки пересечёт Казачий переулок и той же танцующей походкой начнёт удаляться от Авалсова дома.

— Мама, смотри, тётенька идёт одна, а тень — будто её дяденька обнимает!

— Ну вот! — рыдающе вскричала тенюшка, безуспешно пытаясь вырваться. — Заметили!

— Нет, нет! — жарко бредил Авалс. — Это лишь ребёнок, гадкий мальчик, ему никто не поверит, люди рассудительные никогда не верят тому, что увидел маленький мальчик… Только не закрывайте зонтик и не прогоняйте меня. Вот видите, никто ничего не заметил!

И в самом деле, одышливый женский голос произнёс:

— Не мели ерунды!

За этими словами Авалс и его случайная спутница отчётливо различили тень несказанного: "Вот так и бывает, веришь, что идёшь в обнимку с судьбой, а на самом деле давно одна, суженый-ряженый умотал к другой.

А ты так и будешь, надрываясь, волочить его тень, которую он тебе оставил…" — женщина недовольно дёрнула сына за руку и произнесла вслух:

— Пошевеливайся давай, на поезд опоздаем. Тебе бы только по сторонам глазеть — весь в своего папочку, такой же оболтус.

Пронесло! Мама с сыном бегут на поезд, куда чуть не опоздали из-за дождя. Удачно, что на той стороне проспекта вокзал, и люди кругом спешат с поезда и на поезд. Удачно, что вокзал на той стороне… ведь это хотя и не главный вокзал страны, но зато старейший, исполненный памяти и теней. Поезда здесь отправляются со второго этажа, ибо паровики прошлых столетий: слабосильный "Богатырь" и медлительный "Проворный" не могли сдвинуть с места четыре вагончика и вынуждены были начинать движение под горку. Здесь в залах ожидания висят старинные, ручной работы зеркала, а под потолком в стену навечно вделаны резанные из тёмного дуба рамы для портретов августейшей семьи. Много чего помнит мерцающая глубина старых зеркал, а об остальном и говорить страшно. Бойтесь, бойтесь портретных рам, они ещё страшнее пустых пьедесталов!

— Вот видите, нас никто не видит, — успокаивал невольную спутницу Авалс.

— Всё равно… Отпустите же меня!

— Нет-нет! Это выше моих сил. Без вас я не смогу прожить и секунды!

Стыдно, молодой человек! Чёрным крестом отметит вас Купидон в своей главной книге. Вам предъявляется тяжкое обвинение: шантаж и подделка священнейших слов любви. И неважно, что всё, сказанное вами, — чистейшая правда, но любой девушке хочется верить красивому обману и, значит, ваша правда — ложь!