Николай Калиниченко: Мост из слоновой кости

— Сволочи, какие же сволочи! — губы Адели дрожали, глаза снова наполнились слезами, так что ее сразу же захотелось утешить. — Детей-то за что?!

— Лосты геть! — гаркнул Журибеда, но тут же осекся, увидев, как изменилось лицо О'Райли.

— Ну, довольно о грустном, — Гогенгейм повернулся к Севрюги-ну. — Помнится, вы отменно играли на гитаре. Не хотите ли смахнуть пыль с инструмента?

Константин сначала отнекивался, играл вяло, а потом втянулся. Исполнил пару совершенно замшелых хитов, а затем перешел к песням собственного сочинения. Он словно поймал некий ритм: песня, отдых, кальян, чай, песня… Археологи хлопали в ладоши, подбадривали его радостными криками. И он играл, играл, а звездная вечность безмолвно плыла над белыми крышами палаток, над алым бутоном костра, над океаном…

Утренняя встреча с О'Райли была полна взаимного раскаяния. Трезвый, гладко выбритый и как будто даже слегка похудевший пилот-биолог являл резкий контраст своей брутальной ипостаси. Ирландец, облаченный в свободные белые одежды, вел контактера вдоль обрыва, точно какой-нибудь херувим-переросток из старинной двумерной комедии.

— Мы не летаем над деревней, — объяснил О'Райли, когда поток извинений наконец иссяк, — не хотим их пугать, так что придется немного пройтись.

По дороге к ним присоединились Полин с Аркашей. Оказалось, что Гогенгейм сегодня работает в лаборатории и копать не будет. «Очевидно, решил пересмотреть стратегию выработок», — не без торжества подумал Севрюгин.

— Скажите, профессор, а как вы собираетесь контактировать? — Полин откинул со лба нечесаную челку, демонстрируя веснушчатые щеки, курносый нос и любопытные зеленые глаза.

— Поговорю с ними, послушаю, — с легкой руки Остапа прозвище «Профессор» прилепилось к Константину намертво, и он до сих пор не мог понять, нравится ему это или нет.

— Вот так запросто поговорите? Как со мной?

— Нет, как с тобой, боюсь, не выйдет.

— Вы снова будете использовать лингва магнус! — догадался Полин. — Но я думал, что этот язык создали для того, чтобы подчинять.

— У Искусства множество ипостасей. Владеющий лингва магнус может понимать как простейшие языки примитивных живых существ, так и сложные коммуникации устаревших лингвосистем Земли. А еще с помощью Искусства можно лечить болезни и управлять своим организмом. Например, я могу остановить свое сердце…

— Нет-нет, сердце не надо! — парень испуганно заморгал, и некоторое время они шагали молча. Полин, как видно, о чем-то размышлял и, наконец решившись, дернул Севрюгина за рукав. — А я… я смогу научиться?

— Сможешь, но только это очень долгий процесс. Я изучаю Искусство сорок лет.

— Сорок лет! — восхитился Полин.

— Уйма времени! — хмыкнул О'Райли. — Сколько пива можно было выпить!

Севрюгин задумчиво посмотрел на ухмыляющегося ирландца.

— Давным-давно я придумал для своего сына историю о печальном ангеле, исполняющем желания. Он был заточен в башне из слоновой кости, посреди заколдованного моря. Ужасные шторма и жуткие чудовища ждали дерзнувшего пересечь зачарованные воды. И все же люди шли к ангелу на больших кораблях и маленьких лодчонках. Коварная стихия поглощала смельчаков, и лишь немногие возвращались назад.

— Грустная история, — протянул Полин. — Она понравилась вашему сыну?

— Нет. Он сказал, что люди, плывущие к ангелу — глупцы. А глупцов не жалко. Я спросил, почему он так решил, и сын ответил: решение, мол, лежит на поверхности. Если башню из слоновой кости не могут сокрушить ни волны, ни магические ветра, то надо построить мост из того же материала, чтобы люди могли ходить по нему к ангелу хоть десять раз на дню.

— Умный парень. И что же дальше? — в голосе О'Райли пропал оттенок сарказма и наметилась заинтересованность.

— Дальше мне пришлось дополнить сказку. А потом я серьезно задумался над словами моего мальчика. Я взглянул на свою жизнь и понял, что раз за разом отправляюсь к башне ангела на утлой лодочке и лишь удача позволяет мне выбраться обратно на берег. Я больше не желал быть глупцом и начал возводить мосты.

Узкая тропа привела их на край неглубокого оврага. Внизу сгрудилось несколько хижин, напоминающих перевернутые гнезда.

— Они смирные и очень доверчивые, — улыбнулся биолог. — Вон-вон, смотрите!

Одно из жилищ зашаталось, и на свет выбрался абориген. Он совершенно по-человечески потянулся и принялся оглядываться по сторонам. Заметив людей, существо издало нечто похожее на птичий щебет и направилось в их сторону.