Андрей Лях - Синельников и холодильник

— Полина… Я, наверное, виноват перед тобой… Да что с меня взять, я теперь конченый псих после всех своих приключений, обо мне так и говорят. Я ущербный, чокнутый и нуждаюсь и верю точно таким же чокнутым… А ты совершенно нормальная девушка, у тебя должна быть нормальная семья, дети и все такое. Ну куда тебе со мной? Знаешь, у меня есть такое правило: рисковать только собственной шкурой. Я не имею права уродовать тебе жизнь. У меня такой план: подкопить денег и поселиться где-нибудь в глуши, в лесу, завести огород… и никому не мешать.

Полина помолчала, ухватила себя за подбородок, словно проверяя, на месте ли он, потом горестно вздохнула. Мне почему-то вспомнилось детство, Приокско-Террасный заповедник, осень, листопад и зубр, к которому я по юной своей глупости рискнул подойти вплотную. Он тоже вздохнул, и меня заметно качнуло горячей воздушной волной. Бесконтрольные ассоциации. Прав Старик.

— А если нормальная девушка тоже хочет быть счастлива? — спросила Полина. — Если нормальной девушке нужен именно этот чокнутый в драной куртке? И только он, и никто другой? Я хочу, чтобы у нас с тобой был дом… а не такая вот берлога с белыми стенами, и не какой-то там лесной огород. Скажи, ты на самом деле меня любишь — так, как говорил?

Если это и был момент истины, то жуткий момент жуткой истины. Меня, как и тогда в библиотеке, обуял ужас, но Полина сама пришла мне на помощь.

— Да, — снова вздохнула она. — Сейчас ты будешь благородно отрекаться от всех своих слов, лишь бы не превратить мою жизнь в кошмар. Володя, я ведь не хрустальная, я много чего могу выдержать… Скажи правду, я тебе действительно нравлюсь? Так, как ты мне говорил?

Серые глаза снова надвинулись, и мне вдруг вспомнилась старинная песня:

Или красочные описания типа — «он начал тонуть в ее синих глазах». Ну и ну. Дно глаза — это сетчатка. Если он провалился до сетчатки, то дальше, скорее всего, по зрительному нерву долетел до самого мозжечка, и там застрял. Если, конечно, не снял ботинки.

Нет, други веселые, не тонул я в Полининых глазах, это они вдруг начали погружаться в меня — все глубже и глубже, и спустя краткое время я чувствовал их уже где-то в животе. Заговорило во мне что-то дремучее, глубинное и подкорковое. Страшная, неодолимая сила исходила от Полины, и противостоять этой силе было совершенно невозможно — все равно, что пытаться вычерпать океан ложкой… сидя на плоту посреди этого океана. Да-с, а вдали нарастает цунами. Казалось, ефремовская Рея-Кибела, восстав из Бог знает каких веков, явилась простому смертному, и противиться, трепыхаться и рефлексировать не только смешно, но и глупо. Целые поколения косматых предков незримо салютовали мне бронзовыми щитами.

Ладно, черт с вами, не в этом доме надо искать святого Амвросия, я сдавленно замычал и закивал. Полина запустила мне руку в волосы и притянула мой лоб к своему.

— Поцелуй меня, — прошептала она и чуть позже спросила: — У тебя есть большое полотенце или халат?

Минут через десять она предстала передо мной, завернутая в это самое полотенце, сияя, как Фрея древних германцев, и протягивая ко мне руки.

— У тебя красивая ванна. Ты сам все это сделал? Плитку, медные трубы?

— Да, и пол, и окна. Здесь до меня были окопы Сталинграда…

На этом разговоры закончились. Смотав с Полины ее импровизированный наряд, я впервые смог по-настоящему оценить масштабы доставшегося мне сокровища и, как всегда некстати, мне пришла на ум старинная поговорка: «Этот нос семерым Бог нес, да одному достался». Что ж, если закон сохранения материи не врет, то многим же бедным девушкам выпало ходить по земле без переда и зада, чтобы существовала такая роскошь, как Полинина фигура.

Дальше надо было постараться не обмануть ожиданий и, с одной стороны, я надеюсь, что не обманул, а с другой — что мы не слишком обеспокоили соседей.

— Мне скоро тридцать, — сказала Полина жарким шепотом, еще толком не отдышавшись — господи, от этих широко расставленных глазищ, горящих тяжким фанатичным огнем, кружилась голова. — Моя жизнь проходит впустую, мне не нашлось места ни в армии, ни в ФСБ… я не нужна. Но я хочу, чтобы у меня… у нас с тобой была, по крайней мере, семья. Володя, доверься мне. Я буду тебе очень хорошей женой. Только не называй меня Полей… я этого не выношу.

Хорошей женой… н-да. Она перекатилась на живот, я мог видеть ее всю и вдруг вспомнил рассуждения Игорька. Попа у Полины была идеально треугольной формы.