Журнал «Если»: «Если», 2006 № 06

По этой причине нередко в процессе обкатки моделей возникают неприятные ситуации, в частности — когда одна конструкция начинает угрожать другой, рискуя сорвать испытание. Как это получилось, например, с Тригом Егером на полигоне номер шесть, известном нам как планета Земля.

Не слышали эту историю? Ну, вот она.

И все-таки одно место еще оставалось свободным. Это было досадно. Это было обидно. Даже более: трагедией это было — или во всяком случае могло обернуться подлинной драмой. Это мешало жить. Настолько, что чем дальше, тем меньше хотелось заходить в комнату, которую Трилогий про себя называл не иначе как Залом Славы, хотя официально она именовалась всего лишь большой гостиной. До того не хотелось, что он приказал даже пробить еще одну дверь в соседней столовой, чтобы можно было входить туда прямо из холла, минуя Зал. Потому что стоило ему переступить порог, как голова невольно поворачивалась и взгляд, сколько ни удерживайся, сам собой обращался к зияюще пустому месту на противоположной двери стене; месту, давно уже предназначенному для того, чего хозяину не хватало для полного счастья, для сознания, что жизнь прожита не зря и его предназначение в этом мире выполнено наилучшим, мало того — единственно возможным способом.

Правда, достаточно было в этот миг закрыть глаза — и внутреннее зрение Трига Егера мгновенно позволяло увидеть эту пустоту уже занятой.

Конечно же — ею, головой Лазурного слона.

Пока она не займет предназначенной ей части стены, задачу жизни никак нельзя будет считать выполненной.

Трилогий Егер с молодых лет мечтал о славе.

Он не то чтобы надеялся; нет, был совершенно уверен в том, что именно для нее, всемирной, всеобъемлющей, небывалой, он и был прислан в этот мир. Пожалуй, только этим могло оправдываться само существование этого мира, у которого, право же, не имелось других оснований считаться лучшим из миров, как издавна уверяли некоторые.

Трилогий не только мечтал о славе; он к ней готовился. Первый шаг на тернистом пути он сделал еще в ранней юности: унаследованную от родителей фамилию Пончик сменил на Егер. Новое сочетание звуков уже само собой говорило о твердом и решительном характере (краткость), сильной воле (сочетание звуков «Г» и «Р»: гора, грубость, гром, гранит, грандиозность, да мало ли), а незримый, но ясно слышимый острый звук «Й» в самом начале указывал на концентрированность и точность каждого действия — как острие шпаги или, современнее, летящая пуля. С предстоящей всемирной славой Пончик никак не монтировался, слово это не вызывало ни почтения, ни страха, ни безоговорочной преданности — ничего, кроме снисходительной улыбки. Егер — другое дело. Трилогий не представлял себе толпу, самозабвенно возглашающую: «Слава тебе, Пончик!». Зато «Великий Егер» — звучало ничуть не хуже, чем «Аве, Цезарь» или, скажем, «Да здравствует товарищ Сталин!». Ничем не хуже.

Имени своего он менять не стал, но вдвое сократил его, из Трилогия превратившись в Трига. Триг Егер — так вполне мог называться глава государства, великий полководец либо, на худой конец, экранная или эстрадная звезда.

Неизбежность такой судьбы ощущалась настолько точно, что Триг Егер (пусть уж будет так, как ему хочется) далеко не сразу стал задумываться — а на какой, собственно, стезе его эта слава поджидает? Отчего-то долгое время ему казалось, будто все, что он должен делать, это — ждать. Возникнув где-то в глубине пространственно-временного континуума, Слава, следуя предначертанным путем, придет к нему, крепко обнимет и вознесет на своих мощных крылах так высоко, как никого и никогда раньше.

Мир, называемый Инола (это мы так придумали, на самом деле у него совершенно другое имя, но мы не уполномочены раскрывать его, как и его галактические координаты; впрочем, и выговорить его правильно нам было бы не под силу), уже заселенный очень неплохим гармоничным пакетом живых конструкций, созрел наконец для принятия в свои пределы модели, наделенной разумом.

С этим никто в Ядре не спорил. Однако при выборе конкретной модели у Конструкторов возникли некоторые разногласия. Чуть ли не третья часть их выступала за использование конструкции с внешним скелетом, еще примерно столько же стояло за внутрискелетных — хищников или, на худой конец, всеядных. Однако сыграло роль существенное возражение. А именно — такие конструкции уже существовали, и по большей части испытания их заканчивались неудачей: всеядность предполагает минимум самоограничений, следовательно — максимум нарушений, исповедуемых Ядром Принципов. Поэтому в конце концов восторжествовало третье мнение: внутрискелетный, травоядный, четвероногий. Двуногие модели успели уже зарекомендовать себя далеко не с лучшей стороны, поскольку у них руки, как правило, быстродействием опережали мозг, что приводило ко многим бедам.