Кэролин Ив ДЖИЛМЕН Array - Журнал «Если» 2007 № 02

Ее беда заключалась в том, что ни в одном из миров – ни в физическом, ни в виртуальном – она не чувствовала себя дома. Косность (как она это называла) физических вызывала у нее отвращение. Она считала нас лицемерными, скучными и самодовольными и презирала за допущение, что наше собственное существование единственно аутентичное и истинное.

– Вы бы предпочли конец света, лишь бы не признавать, что помимо нас есть другие формы жизни! – как-то заявила она.

Но запираясь перед нами, она не меньше презирала и виртуаль-цев – за их поверхностность и безусловную готовность считать реальностью все, что подсовывает им Сердцевина, за отсутствие любопытства и подчеркнутое безразличие к тому, откуда они взялись и что действительно собой представляют. Она вечно критиковала нас, но ей и в голову бы ни пришло отказаться от собственного физического существования и присоединиться к виртуальцам, обменять свое тело на виртуальный конструкт. А потому для них она оставалась «человеком Извне».

Хотя своей она себя не чувствовала нигде, зато для всех и каждого в обоих мирах сделалась сущей занозой в заду – главным образом из-за своих вылазок в город. Сначала она ходила пешком. Потом, когда слишком ослабла, раздобыла где-то маленькое инвалидное креслоколяску, которую вскоре научились узнавать и стали ненавидеть вир-туальцы Северного Лондона. Медленно трясясь по разрушающимся физическим мостовым, она отключала свой имплантант Поля, чтобы ее не обманывал гладкий виртуальный асфальт, и, соответственно, не видела и не слышала потока виртуальных машин. Перед ней тянулись лишь пустые дома и щербатый, растрескавшийся асфальт заброшенной улицы. А виртуальным водителям приходилось мириться с тем, как она петляет с полосы на полосу.

Но, останавливая коляску, Кларисса обязательно включала имплантант. И, разумеется, он превращал разрушенный физический Лондон в оживленный мегаполис, который существовал в Городском консенсусном поле: Сердцевина накладывала виртуальный симулякр Лондона былых времен на сегодняшнюю реальность. Кларисса помнила былые дни: толпы, выхлопы, огни, шум, суматоха большого города, в котором – как это ни странно – миллионы людей бездумно потребляли и расходовали любые ресурсы физического мира и отбрасывали все то, что оказывалось ненужным. Она не просто тосковала по суете и бурной жизни, она отчаянно ее жаждала.

Конечно, у всех физических имелись имплантанты Поля. Они были необходимы для контакта с цивилизацией, которая, нравилось нам это или нет, стала цифровой. Сращенные с нашей нервной системой, имплантанты накладывали виртуальные конструкты на наше восприятие материального мира, и в результате мы видели тот же мир, что и виртуальцы, слышали то же, что и они, и даже – отчасти – могли касаться того, чего касались они. Большинство из нас рано или поздно приходило к выводу, что подобные контакты нам неприятны, а цифровой мир считали неизбежным злом. Но для Клариссы дело обстояло иначе. Имлпантанты она включала не из практической необходимости, а словно бы вгоняла себе дозу героина. Будто по мановению волшебной палочки, вокруг нее оказывались люди, повсюду бурлила жизнь, поблескивали стекла витрин, рыночные ларьки манили разноцветными товарами, и головокружительная внезапность преображения действовала сильнее любого наркотика.

Но наркотиком для Клариссы стало не само Поле, а его включение. Дальнейшее уже не дотягивало до заманчивого обещания, таящегося в первом мгновении, и сколько бы Кларисса ни пыталась, виртуальный мир ее не принимал. А она очень и очень старалась. Она много часов проводила в виртуальном городе у дверей магазинов, на перекрестках и в скверах, где снова и снова жадно пыталась завязать разговор. Виртуальцы обычно ее избегали, нисколько не скрывая своего презрения. Да, верно, несколько добрых душ могли забыть о своем отвращении к ее возрасту, к самой ее физичности и на краткий миг давали ей иллюзию, что она с кем-то подружилась – но ими двигало лишь сочувствие. К тому же Кларисса была плохой собеседницей. Она слишком много говорила и не умела слушать, и что гораздо хуже, порицая нас за экзистенциальный снобизм, сама была не меньшим снобом. И ее снобизм не знал меры: она никогда не упускала возможности ткнуть виртуальцев носом в поверхностность и иллюзорность их бытия:

– Ты такая милая, душечка! Какая жалость, что ты тут не взаправду.

Обычно она оказывалась в «мертвом пятне», – люди обходили ее стороной. И в таких ситуациях она срывалась, разражалась гневными тирадами, кричала: