Журнал «Если»: «Если», 2009 № 06

— Перед тобой открыли путь, — я тщательно подбираю слова, вспоминая свой собственный гнев. — И ты решил пойти по нему. Мы лишь позаботились о том, чтобы ворота оставались открытыми.

— Насчет учителей я догадался. Взятки? — в его голосе звучит горечь. — Хороший подарок для Беркли, чтобы они взяли меня к себе? А что насчет жилищного проекта?

— На мэра слегка надавили люди, поддерживавшие его в прошлом. Конечно, все они владели разными предприятиями и некоторые принадлежали нашей организации. Этот проект — как бельмо на глазу, как социальная язва. Городу пришлось потратиться, чтобы остановить его, но в итоге, благодаря последующему развитию, этот шаг окупился. Городские бюрократы, как правило, не видят дальше края своего стола, но если их убедить, они могут приобрести большую широту взглядов, — я говорю с такой интонацией, словно сообщаю ему неоспоримые факты. — Тебя приняли бы в Беркли и без нашего участия, мы только… поддерживали тебя время от времени.

Я жду, пока он закончит вспоминать близких друзей и профессоров, которые помогали ему, когда он колебался, когда страдал от эмоциональных кризисов, через которые проходили мы все. Думаю, нам — тем, кто понимает, в чем дело, — всегда приходится проходить через это. Одним это проще, другим тяжелее.

— Теперь ты спросишь, кто мы такие, — я терпеливо улыбаюсь.

— Я собирался спросить вас… кем бы вы, черт возьми, ни являлись… что вы сделаете, если я не поступлю так, как вы хотите?

— На самом деле это один и тот же вопрос.

— Вы манипулировали мной, — его лицо искажается гневом. — Сделали из меня то, чем я стал.

— А ты хотел когда-нибудь заняться чем-то другим?

На какой-то момент он умолкает.

— Играть джаз. — Он пытается испепелить меня взглядом. — Когда я ушел из Беркли, я почти год играл в клубах на саксофоне. Я думал, что именно так я и хочу жить.

— Почему же ты вернулся к учебе?

Он действительно прерывает свою речь, чтобы честно обдумать это. Он пытается цепляться за свой гнев, но честность не дает ему покоя.

— Я… я не понимал, что… чем мне заниматься… кроме джаза. Я… вернулся, чтобы подумать… — моему гостю удается разозлиться вновь. — А потом я попал на эту практику, — обвинение. — Это же вы сделали, так?

Я киваю.

— Ладно. И теперь, после всех ваших манипуляций, что будет, если я пошлю вас к чертовой матери и пойду играть джаз?

— Ничего, — я пожимаю плечами.

— Чушь, — но он не может скрыть неуверенность за маской гнева. — Никто не отступается от дела, в которое вложено столько денег.

Я поворачиваюсь к аукционеру.

— Наш следующий лот — мужского пола, курдского происхождения. Живет с матерью и двумя сестрами в лагере ООН на севере Турции. Очень высокие показатели ценных качеств среди родственников, но высокий уровень травматических смертей не позволяет произвести статистически точную экстраполяцию. Большой коэффициент интеграции в коллектив, у обеих сестер тесты выявили подготовительный уровень.

Начинаются оживленные торги. Я смотрю на своего гостя.

— Давай я тебе переведу, — я киваю на аукционера, которая называет цены мягко, но настойчиво. — Мать и три ребенка в лагере для беженцев. Семья — сплошь таланты, большинство из которых умерли насильственной смертью. Как ты думаешь, каково окажется их будущее?

— Значит, вы собираетесь купить парня?

— Не думаю, что ты именно это хотел сказать.

— Ладно. Я понял. Наверное, — он оставил свою маску и слегка покраснел. — Вы собираетесь… найти способ, чтобы мать смогла уехать из этого лагеря?

Я киваю.

— И убедиться в том, что ребенок поселится в безопасном районе, будет посещать хорошую школу и так далее? А как насчет родителей? — Он хмурится. — Я… не думаю, что отец соврал мне. Когда сказал, что компания не закрыла их отделение, потому что они хорошо работали…

— Он не лгал. — У меня заканчивается время: приближается каталог Начинающих. — Родители, конечно, тоже имеют значение. Плохие домашние условия в итоге мешают реализации открывающихся возможностей. Но решающую роль, как правило, играют внешние факторы. Мы формируем эти факторы, когда можем.

— Организация должна быть огромна. Вы говорите о создании значительных изменений лишь для того, чтобы какой-то ребенок получил шанс развиться. Зачем вы этим занимаетесь?

— Как ты объяснял себе это? Думал, что тебе везет? — Я вздыхаю, потому что он легко мог бы сложить два и два в этом уравнении, если бы сам не являлся одной из его частей. Что ж, я в его возрасте тоже не смог их сложить. — Образование в любой стране мира зависит исключительно от того, где ты родился. Твои родители богаты? Ты живешь в стабильном обществе? Если ответ — «нет», у тебя не так уж много шансов и почти нет будущего. Твой потенциал останется нераскрытым. Да, ты можешь получить какое-то образование и даже блеснуть талантом. Но твой талант ограничится обстоятельствами. Эта программа стоит нам, как ты уже определил, больших денег. — Я улыбаюсь, но уже тороплюсь. — И в итоге затраты все равно окупаются. Мы, как общество, никогда не перерастем племя. Посмотри на войны, которые сейчас бушуют в Африке, на Ближнем Востоке, в Индонезии и Евразии. Да этих войн всегда не меньше пяти. — Он слушает. — Что приводит к переменам? Цена на нефть. Международные торговые соглашения. Правительства могут задавать тарифы, религиозные лидеры — требовать крови во имя своих богов, но в конце концов все упирается в прибыль. Прибыль правит Вселенной или, по крайней мере, демократическим обществом. — Я улыбаюсь, потому что он вникает во все это куда быстрее, чем я ожидал. — И вот пришли перемены. Несколько десятилетий назад деловой мир в своем эгоизме ничем не отличался от государств. Но многие из нас, сменивших наших предшественников, хотели видеть, как вырастут наши внуки. Этого бы не случилось, продолжай мы драться за кусок пирога. Нашим внукам нужен мир, в котором они будут жить, а нам нужен мир, в котором мы будем делать деньги. — Он начинает понимать, и я киваю. — Не важно, на кого из нас ты работаешь. Выигрываем мы все. — Он мне не верит, но еще не готов признать это.