Николай Симонов - Солнцеворот

— Эй, белохвостый! Сможешь ли меня догнать?!

И "белохвостый", то есть Павлов вынужден был последовать ее примеру, чтобы не терять своего лица. Он передал свою одежду, испачканную грязью и кровью, Березке, покрасневшей, как спелый помидор, перешел на корму, встал на заднюю скамейку, перекрестился и прыгнул в воду таким же, как и Урсула, способом: разгибая ноги и выпрямляя туловище, вниз головой.

— Епэрэсэтэ, холодно-то как!!!" — невольно сорвалось с его языка, когда он вынырнул.

— Что ты сказал? — прокричала Урсула.

— Плыви назад! У меня ногу свело! — заорал Павлов, на этот раз по-орландски, чувствуя, что его правая нога его не слушается.

Урсула все поняла, мысленно коря себя за то, что не дала ему хотя бы немного остынуть, а сразу позвала в воду. Она подплыла к Павлову, подхватила за туловище и отбуксировала к лодке, а потом помогла забраться на борт. Испуганная Березка пялила на него глаза, держа в руках его рубаху, которую уже успела окунуть в воду.

— Компас и спички! — с ужасом подумал Павлов, мысленно ругая себя за оплошность.

Урсула усадила его на корме и принялась массировать его онемевшую ногу. Успокоившаяся Березка продолжила выполнять данное ей Нарой задание. Вскоре Павлов почувствовал, что судорога прошла, и он может встать на ноги.

— Посиди, не вставай, — тихим и нежным голосом попросила его Урсула и опустила свою голову ему на колени.

— Только не это, да еще при Березке! — ужаснулся Павлов, но было уже поздно.

Березка, демонстративно отвернувшись, звонко и протяжно, запела. То, о чем она пела, по-русски, означало, примерно, следующее:

"Ах, березки, белые красавицы,

Шелестят зеленою листвой,

Словно что-то мне сказать пытаются,

Словно бы советуясь со мной.

Ах, березки, белые красавицы,

Шелестят осеннею листвой,

Вот уже дни свадеб приближаются,

А мой милый забавляется с сестрой.

Вот уже березки листья сбросили:

Ты пойми нескромный мой намек —

Мне женой твоею стать так хочется,

Холодно одною спать зимой".

— Неужели сама экспромтом сочинила? — удивился Павлов и застыдился, сразу вспомнив все нелепые анекдоты про представителей одного из малочисленных коренных северных народов. И настроился на то, чтобы получить удовольствие также и от вокальной композиции. Получилось все даже очень синхронно, вплоть до окончания.

— Березка, сестричка, ты тоже можешь окунуться, а я тебя за ручки подержу, — вкрадчиво обратилась к Березке Урсула.

— Подлизывается, наверное, чтобы та матери ничего не сказала, — догадался Павлов.

— Нет и еще раз нет! — возразила Березка. — Я вчера так накупалась, когда мы с плота свалилась, что застудила себе то, о чем в присутствии мужчин не говорят. Меня Нара, когда вы на охоту ушли, каким-то отваром напоила, но пока не помогает. А Медвяная Роса искупалась, когда вы по болоту с добычей возвращались, потом маслом душистым натерлась и…

Тут Березка осеклась, потому что они явственно услышали чьи-то веселые голоса, разносившиеся над водой.

— Быстро на берег! — шепотом скомандовала Урсула и первой ухватилась за веревку.

Кое-как одевшись, Павлов и Урсула вернулись на берег, вооружившись луками. Вскоре к ним присоединились Медвяная Роса с секирой и Нара с копьем. Березка осталась с детьми и собирала в рюкзаки вещи, которые могли бы понадобиться в случае бегства. Кто знает, вдруг, мимо стоянки Белохвостого Оленя следуют дикие хунхузы, которые пожирают своих пленников, считая человеческое мясо наилучшим лакомством? Или кайяпо решили изменить свой маршрут?

По счастью мимо них на девяти ярко раскрашенных лодках, похожих на индейские пироги, проследовали черные араты — мирные и добродушные люди, которые орландов никогда не досаждали. Черными же их прозвали за цвет кожи. Шли они со стороны Припяти, то есть против течения, отталкиваясь шестами. Занесла же их в чужие края та же самая причина, по которой на стоянке Белохвостого Оленя оказались наши путешественники — наводнение.

Увидев орландов и их лодку, черные араты остановились и, посовещавшись, последовали дальше, приветливо махая руками и выкрикивая что-то, похожее на орландское слово "мир". В одних лодках Павлов насчитал по 5–6 человек, в других — по 10–12. Мужчины, женщины, подростки и дети. Все — чернокожие, как эфиопы. На мужчинах были кожаные шлемы и доспехи из костяных осколков — плоских, отшлифованных и закрепленных на одежде, подобно перьям. Женщины, подростки и дети были одеты в украшенные разноцветными узорами и орнаментами комбинезоны.