Николай Симонов - Солнцеворот

Осмотрев корабль и проверив готовность экипажа, Павлов остался на нижней палубе, то есть кринолине — площадке, где размещались гребцы, и сел за весло. За три дня вынужденного безделья он совсем раскис, поэтому решил, немного размяться и заодно восстановить физическую форму. Гребцы приветствовали его аплодисментами. Следует заметить, что гребцами все они являлись скорее "по совместительству", чем по основной профессии, и к ним больше подходило определение: смешанный воинский контингент, состоящий из взвода арбалетчиков, взвода лучников, взвода пращников и роты гоплитов.

Гребцы размещались по "ротонской" системе: на каждой банке сидело по три гребца, управлявших одним веслом длиной 30 локтей (15 м). Весла располагались не на равных расстояниях друг от друга, а группами, сначала по два весла в группе, потом — по три.

Загремел барабан, заиграли флейты.

— Ве-есла! На во-оду! — зычным голосом пропел старший помощник Зелемхан из города Айхеной, славившегося не только отважными моряками, но и поэтами-рапсодами.

Гребцы дружно навалились на весла, и галера двинулась в открытое море. В такт ударам весел гребцы запели. Старший помощник выкрикивал стихотворный запев, а хор гребцов отвечал ему своеобразным припевом. Пение было скорее ритмичным, чем мелодичным, от одного рабочего такта до другого, на низких тонах. Ритм для рывка задавался возгласом "Вот он, вижу!", а сам рывок следовал вместе с выкриком крепкого словца "Лямбда!":

"Весла бери поскорее и — в путь! Ветру подставь богатырскую грудь.

Так навались, чтоб бурун за кормой! Правим в Айхеной, правим домой.

Вот он, вижу! Лямбда!

Пенит волну моя чудо-ладья. Счастлив судьбою моряцкою я.

В даль голубую дорогой прямой правим в Айхеной, правим домой.

Вот он, вижу! Лямбда!

Через три часа после полудня полный штиль сменился долгожданным ветром, и хотя он был не западный (попутный), а восточный, косые (гафельные) паруса "Клементины" (изобретение капитана Крусахана), позволяли ей скользить по волнам вопреки воле бога ветров Эола, хотя и под острым углом. На Толемей-хана способность "Клементины" идти на парусах против ветра, или, как выражаются современные моряки, "в бейденвинг", произвела столь сильное впечатление, что он, забравшись на капитанский мостик, замучил Павлова своими расспросами.

Поздним вечером того же дня, отстояв на капитанском мостике полную дневную вахту, Павлов отправился на отдых в свою каюту. Там его ожидал сюрприз: на его деревянной кровати, укрывшись пуховым одеялом, дремал Алексхан. Оказывается еще на рассвете, пользуясь тем, что "Клементина" стоит неподалеку от берега, юный мичман, вплавь, добрался до корабля и проник в каюту Тезей-хана через неплотно закрытое окно. Драться и ругаться было бесполезно. В наказание за неисполнение приказа Павлов разжаловал Алексхана из мичманов в денщики и строго предупредил насчет того, чтобы тот не вздумал вести себя по отношению к нему и другим членам экипажа, как женщина. Алексхан, кажется, только этого и ждал, заверив его, целуя ему руки, в том, что о большем счастье, чем быть рядом с лучшим другом своего покойного сводного брата и покровителя, он и не мечтает.

Алексхан был совсем без одежды, если не считать шелковых дамских панталон (подарок Лукреции), но делиться с ним своим гардеробом Павлову не пришлось. Прежний денщик — Алеф-хан, оказавшийся девкой, оставил в его каюте полный комплект своей одежды, и Алексхану она пришлась почти впору, как и солдатский парусиновый гамак.

— Что не говори, а есть в этой жизни загадки, неподвластные нашему уму, — размышлял Павлов, засыпая, и при этом, представляя себе, что было бы, если бы принцесса Алевтина осталась на его корабле.

На вторые сутки после отплытия из южной бухты острова Амадор "Клементина" достигла сильно изрезанной береговой линии северо-восточного побережья Байкала с многочисленными мысами, большими и малыми заливами, небольшими бухточками, пещерами, подводными скалами и гротами. Это была Валенсия — пустынная горная местность между провинциями Ротон и Айхеной, заселенная воинственными дикими племенами, которые полностью так и не были подчинены джурджени.

На прибрежных островах нашли себе прибежище многочисленные шайки разбойников, промышляющих пиратством. Много лет Империя джурджени вела с валенсийскими пиратами непримиримую войну, но выбить их из этого осиного гнезда никак не удавалось.

По сведениям военной разведки на пяти прибрежных островах пиратские "братства" оборудовали форты, гавани, верфи и доки. Здесь пираты строили и ремонтировали свои быстроходные корабли, которые не имели киля, а их борта представляли собой сбитые внахлест гвоздями доски. Вдоль бортов крепились копны сухого камыша, обвязанные просмоленными веревками и кедровым лыком. Благодаря камышу такое судно даже в сильный шторм держалось на плаву, как пробка. На этих кораблях имелись переборки и скамьи для гребцов, два руля, один на корме, другой на носу. На каждом борту было по 10–15 пар весел и мачта с одним прямым парусом, который поднимался при попутном ветре. Обычно в каждой шайке насчитывалось до десятка и более таких лодок, способных перевезти в общей сложности 200–300 разбойников.