Мария Галина: Андроиды Круглого Стола

Они были совершенством. Все, даже идиот сэр Кей, потому что я их такими создал. Все они были совершенством, я — нет.

Я все чаще чувствовал себя уродливым и неуклюжим. В желудке у меня переваривался ужин, а чуть ниже, в петлях кишечника, уложенных друг на друга, догнивали остатки обеда. В почках копилась мочевина, моча хлюпала в мочевом пузыре, в суставах оседала соль.

Еще я подозревал, что у меня плохо пахнет изо рта.

Нужно делать их несовершенными, думал я, чтобы природным людям нечего было стыдиться.

Хотя… Говорят, те семь гномов были жуть как уродливы.

— Рад тебя видеть, — ворчливо сказал Мерлин.

Он выглядел так, как и положено Мерлину — высокий, крепкий старик, чьи черные волосы пробила седина. Благородные черты лица и мантия, расшитая звездами и лунами. Еще он был умнее остальных. Единственный, с кем здесь можно поговорить.

Я не знал своего отца, но хотел бы, чтобы он был похож на Мерлина.

— Что тебя тревожит, мальчик?

Он имел право называть меня так, поскольку воспитал меня с пеленок. То есть не меня, а короля Артура. Ну, вы понимаете.

— Персиваль, — сказал я, — он пренебрег своей прямой функцией. Он призван быть истребителем чудовищ, драконоборцем… Он ведь отвечает за добычу крупных рептилий! А он берет и жалеет дракониху. Или дракона. В общем, хрен его знает, кто это был, но Персиваль его пожалел.

— Он же рыцарь, — очень натурально вздохнул Мерлин. — Ты так и запрограммировал его. И теперь, когда столкнулись две программы, более универсальная победила.

— Это означает… — я поднял брови, — свободу воли?

— Ну да, — согласился Мерлин, — до какой-то степени. Любая свобода воли — просто возможность из двух мотиваций предпочесть более общую. Более цельную. Никто не исключение. Ни он. Ни ты.

— Выходит, они обретают самостоятельность?

— А разве ты обрел самостоятельность? — спросил Мерлин. У него была местечковая привычка отвечать вопросом на вопрос. — Никто не самостоятелен. Но они учатся. Стараются соответствовать твоим запросам. Твоим подсознательным ожиданиям. Они же любят тебя.

— Это значит, что Гвиневера полюбит Ланселота? — спросил я неожиданно для себя.

— А ты ее любишь? — спросил он, в свою очередь. — Гвиневеру.

— Нет. Как можно любить андроида? О присутствующих не говорят, прости, Мерлин.

— Ничего. Если не любишь, то какая тебе разница?

— Ты не подумай. К тебе я привязан.

— Естественно, — сказал он, — ведь у тебя не было отца. Да и если бы он был… Ведь он все равно был бы человеком.

Психокорректор. Аналитик, конечно, научный консультант, практикующий врач — ведь могу же я, в конце концов, сломать ногу? — но, в первую очередь, психокорректор. Таких, как я, всегда снабжают такими, как он. После той истории с семью гномами.

Нечто среднее между исповедником, отпускающим грехи, и доктором Фрейдом, трактующим любой чих как сублимацию эдипова комплекса.

— Ты ведь всегда неуютно себя чувствовал с природными людьми, правда?

— Мне и с этими неуютно. Они слишком совершенны.

— Полюби их.

— Что?

— Они любят тебя. Полюби их.

— Они любят меня потому, что это часть их программы.

— Дети любят родителей тоже потому, что это часть их программы. Персиваль восхищается тобой.

— Он восхищается не мной. Он восхищается королем Артуром. Он аккуратно расправил рукава мантии.

— А ты, Големба, думаешь, тот, настоящий король Артур действительно был таким уж совершенством? Ты думаешь, рыцари без ума были от чужого старого мужика? Они любили не его, а то блистательное воплощение божественного духа, которое им любить было легко и просто. А настоящий Артур… Думаешь, почему Гвиневера увлеклась Ланселотом?

— Но тогда…

— Стань для них Артуром. До конца.

— Но тогда я стану совсем психом.

— Ну и что? Кому до этого дело? На этой планете, кроме тебя, нет ни единого природного человека. Потом… какая разница? Тебе же известно, что в конце концов происходит со всеми сисадминами?

— Ну… они доживают свой век в очень комфортабельных психушках. Если повезет.

— Да. Наполеоны, капитаны Немо, Гэндальфы, Люки Скайуокеры… В окружении санитаров-андроидов, которые подыгрывают им, как могут. Так какая разница?

— Мерлин, — сказал я, — ты говоришь то, что я сам хочу услышать.

Он не ответил. Молча сидел в своем кресле среди упакованных образцов, тестеров, мониторов и магических кристаллов. В углах скопились тени.

— Думай сам, — сказал он наконец, — решай сам. Ты же природный человек. Но помни — они тебя любят.