Виталий Каплан: Полоса невезения

Ну вот так всегда. Стоит о них подумать - и накличешь. А тем более этот, сержант Пашка Шумилкин. Белокурая бестия из местного околотка... Знаю я его прекрасно... Эх, как же здорово день начинался. И вот...

- Привет работникам помоечного фронта! - Пашка вскинул руку в шутливом приветствии.

И какая кикимора притащила его сюда, за пять кварталов от места беспорочной службы? Или он сейчас отдыхает? Хотя в форме...

- День добрый, Павел Андреевич. Как жизнь, как настроение? - Я пытался сделать беззаботный вид, но получилось, конечно, плохо. Нет у меня актерских данных. Это мне еще и в школе изрядно мешало, а уж в новой жизни - и подавно.

- Настроение у меня, как ты знаешь, всегда замечательное. - Пашка остановился, опершись плечом о стену забора. Я мысленно пожалел, что стенка не свежепокрашенная. Да он, похоже, никуда не торопится. Совсем хреново.

- Так вот, Хромой, о настроении, - сообщил Пашка, вынимая сигарету из распатроненной пачки "Кэмела". - Оно бывает хорошее, а бывает и отличное. Потому что лучшее, как известно, друг хорошего. Однако настроение, наставительно поднял он палец, - есть функция человеческого облика. Вот посмотри на себя, Хромой. Что мы имеем на лабораторном столе? Грязное млекопитающее, облюбованное вшами и прочей фауной. Его засаленные тряпки, по недоразумению именуемые одеждой, нуждаются в очистительном пламени. Его серая, сморщенная кожица не годится даже на абажур настольной лампы. Его спутанные патлы, никогда не знавшие парикмахерских ножниц, навевают мысль содрать скальп, согласно методике ирокезов. Что скажешь, существо?

Вся беда в том, что Пашка Шумилкин - философ. Из той гнусной породы доморощенных гениев, которых надо сразу топить в ведре. Во всяком случае, не допускать до грамоты. Читать им крайне вредно - начинают много о себе понимать. От наших подвальных я слышал, будто Пашка поступал в столичный университет, и то ли сразу ему обломилось, то ли он вылетел на первой же сессии... Только вернулся в родной курятник он до крайности обиженным на человечество. Зачем-то подался в милицию, и его взяли с радостью. Все ж таки десять классов за спиной, а с кадрами в Мухинске всегда был недобор.

Как ни странно, Шумилкин в органах прижился, хотя выше сержанта так и не взлетел. Посылали его куда-то повышать свою квалификацию, но кончилось это дело позором - или не ту морду набил, или не на того и не тому стукнул, а может, выпил не там, где надо... В итоге здешнему начальству намекнули, что выше головы оно не прыгнет, и сержантские лычки - его потолок.

Впрочем, Пашка не сильно стремился к карьере. Патрульно-постовая служба давала ему некоторые доходы, а свободное время он посвящал философическому самоусовершенствованию: покупал на лотках книжки Блаватской, "Протоколы мудрецов", технику йогического секса и разнообразную фантастику с вызывающе безвкусными обложками - всякие там "Обломы добра", "Разрешенные глюки", "Скотобойню" и "Заподляну". Говорят, вечерами он иногда медитирует со своей пассией Ленкой Охапкиной, продавщицей из универмага на площади Труда.

Самое скверное - недоносок нуждался в слушателях. С цивильной публикой ему особо не светило, а вот наш брат-бродяга - существо зависимое, ему характер проявлять для здоровья опасно. Не то чтобы Пашка был таким уж кровавым садистом. Хотя и числилось за ним кое-что - и дубинкой под настроение помахать мог, и палец недавно сломал старому ханыге Лучникову, и в мусарне тоже мог мокрым полотенцем по почкам отходить... Хуже другое иногда Шумилкин вдруг выказывал принципиальность и задерживал бродягу "на предмет опознания". А дальше начинала крутиться известная машина, и не всем удавалось выскочить из бетонных ее жерновов.

- Ваша правда, Павел Андреевич, - пряча глаза, подтвердил я. - Совсем, блин, опустился... Эх, жисть...

Прыщавый мозгляк утвердительно кивнул, глядя на меня сверху вниз. Как уж такое получалось, понять не могу. Хотя, рассуждая абстрактно, мы сами себя опускаем. С каким наслаждением я взял бы Пашку за шкирятник и аккуратно размазал прыщами по занозистому забору. Но мечты, мечты...

- О! - наставительно изрек Шумилкин, воздымая вверх палец. На запястье его встрепенулся синий дракон, чем-то смахивавший на курицу. Татуировку, видать, еще в школьные годы делал.

- О! - повторил он, затягиваясь сигаретой. - Но фактор осознания своего падения не всегда является вектором направленной эволюции! Вот суетишься ты, Хромой, портишь воздух и настроение порядочным людям, а какой в этом метафизический смысл? Ну вот скажи мне, зачем ты живешь?