— Вы голодны?
— Нет, у меня ужасно болит лодыжка.
— Мы скоро позаботимся о ней, — заверил Хельстром. — Миссис Депо, а почему вы не вернулись на машине в Фостервилль?
«Именно это и нужно было сделать», — сказала она себе. Но тут же поняла, что обитатели Фермы не позволили бы ей добраться до юрода.
— Наверное, я что-то напутала. Она не заводилась.
— Странно. А у нас она моментально завелась.
Значит, они спрятали и домик на колесах. Замели следы. Тимьена Гринелли и Карлос Депо исчезли вместе с фургоном, будто их здесь и не бывало.
— Вы — коммунистический агент? — спросила она.
От неожиданности Хельстром рассмеялся.
— Странный вопрос из уст простой домашней хозяйки.
— Вы тот, кто болтает об агентах и Госдепартаменте! — выкрикнула она. — Что здесь происходит?
— Вы не та, за кого себя выдаете, миссис Депо, — сказал Хельстром. — Я даже сомневаюсь, что вы миссис Депо.
«Угадал! — понял он. — Выходит, они просто работают вместе и не женаты!»
— Подозреваю, что вам не было… нет никакого дела до Карлоса.
«Не было, — подумала она. — Вот он и произнес эти слова! Он проговорился. Ложь выплыла наружу».
Она попыталась вспомнить все замечания о Карлосе, сделанные этим невидимкой. Она заново оценила ситуацию. Может, темнота — это особая уловка, чтобы уменьшить ее сопротивление? Она проверила, насколько крепко ее привязали. Дьявольски крепко.
— Вы не ответили, — заметил Хельстром.
— Не чувствую себя обязанной!
— Ваше агентство является ответвлением исполнительной власти правительства?
— Нет!
Хельстром прочитал показания приборов. Вероятно, Тимьена сама в это верит, но в глубине души сомневается. Он заметил, что женщина отчаянно извивается, пытаясь освободиться. Неужели она полагает, что он ее не видит?
— Почему правительство интересуется нами? — спросил Хельстром.
Женщина отказалась отвечать. Ремни, которые ее стягивали, создавали ложное впечатление. На ощупь они казались кожаными, поддавались ее усилиям, но стоило лишь на мгновение ослабить борьбу, как вновь плотно стягивали ее.
— Вы работаете на агентство, связанное с исполнительной властью правительства, — сказал Хельстром. — Просто так, из праздного любопытства такого рода агентство не станет совать нос в наши дела. Какой интерес мы можем представлять для правительства?
— Вы собираетесь убить меня, разве не так? — спросила Тимьена.
Она отказалась от борьбы, выбившись из сил. Разум ее балансировал на грани истерики. Они решили ее убить. Они убили Карлоса, а теперь наступила ее очередь. Все шло не так, как задумывалось. Предчувствие не обмануло ее. «Этот проклятый дурак Мерривейл! Все у него идет не так, как надо! А Карлос — идиот, каких свет не видывал! Вероятно, он угодил в ловушку. Его схватили, и со страху он раскололся. Это очевидно. Этот, в темноте, знает слишком уж много. Карлос все им выболтал, и они убили его».
Приборы Хельстрома показали, что женщина близка к истерике. Он испугался, хотя знал, что причиной этого страха частично является его чувствительность к тонким выделениям ее тела. Женщина излучала ужас, который мог воспринять любой житель Улья. Ему не нужно было даже смотреть на приборы. Позже эту комнату нужно будет промыть, как пришлось после допроса Депо. Иначе любой работник под действием таких эманаций может выйти из равновесия. Но он-то должен исполнять свой долг. Возможно, охваченная страхом женщина выдаст то, что он больше всего хотел бы узнать.
— Вы работаете на правительство, — сказал Хельстром. — Мы знаем это. Вас послали сюда узнать, чем мы тут занимаемся. Что вы предполагали здесь обнаружить?
— Меня не посылали! — пронзительно закричала Тимьена. — Не посылали! Не посылали! Не посылали! Карлос просто сказал, что мы отправляемся отдыхать. Что вы сделали с Карлосом?
— Вы лжете, — сказал Хельстром. — Я знаю, что вы лжете, и вы, разумеется, должны понимать сейчас, что ложь бессмысленна. Будет лучше, если вы расскажете мне правду.
— Вы меня убьете в любом случае, — прошептала Тимьена.
«Дьявольщина!»— подумал Хельстром.
Праматерь предупреждала его, что в жизни один кризис может накладываться на другой. Его работники пытали чужака. Это далеко выходило за рамки концепции милосердия. Такая мысль даже на мгновение не приходила в голову работникам, когда они извлекали информацию, необходимую для выживания Улья. Но такие действия оставляли отметины на теле Улья. В Улье не осталось невинных. «Мы сделали еще один шаг в сторону насекомых, которым подражаем», — подумал Хельстром. И спросил себя, почему эта мысль опечалила его. Он подозревал, что любая форма жизни, вызывающая излишнюю боль, постепенно разрушает свое же сознание. А без сознания, которое объективно отражает жизнь, смысл может потерять и сама цель.
Читать дальше