МАЙКЛ СУЭНВИК - Яйцо грифона

– Эй! – заорал Гюнтер. Он неожиданно застеснялся, словно его вдруг вытолкнули на середину сцены, не объяснив ни роли, ни сюжета. – Прекратите!

Скафандр повернулся к нему. Одна перчатка продолжала сжимать тонкое предплечье женщины.

– Пошел вон, – проворчал по радио мужской голос.

– Ты что это вытворяешь? Кто ты такой? – Мужчина носил скафандр «Вестингауза», таких среди незатронутых было около дюжины. Но Гюнтер вспомнил бурое выжженное пятно в форме почки на брюшной панели.

– Познер, это ты? Отпусти женщину!

– Какая это женщина, – сказал Познер. – Ты на нее посмотри – она и не человек даже. Она затронутая.

Гюнтер установил шлем на запись.

– Я все записываю, – предупредил он. – Еще один удар – и Екатерина это увидит. Честное слово.

Познер выпустил женщину. Она секунду-другую стояла, как оглушенная, потом голос в ПК снова подчинил ее. Она нагнулась, подняла метлу и вернулась к работе.

Отключив шлем, Гюнтер спросил:

– Ладно. Что она сделала не так?

Познер в негодовании выставил вперед ногу и сурово указал на нее.

– Она обоссала мне ботинок.

Скафандры под навесом с любопытством наблюдали за спором. При этих словах они разразились хохотом.

– Сам виноват, Вилл! – крикнул кто-то из них. – Я же говорил, что надо отводить им больше времени на личную гигиену.

– Подумаешь, малость сырости. Выкипит при первой прогулке в вакуум.

Но Гюнтер не слушал их. Он смотрел на затронутую, избитую Познером, и гадал, почему до сих пор не узнал в ней Аню. Правда, губы у нее поджались, лицо было сведено беспокойной гримасой, как будто заводной ключ у нее в затылке перекрутили на три лишних оборота. И плечи тоже ссутулились. Но все же…

– Мне очень жаль, Аня, – сказал он. – Хиро погиб. Ничего нельзя было сделать.

Она продолжала водить метлой, все забывшая и несчастная.

Он успел на последний подкидыш смены и на нем добрался до Центра. Приятно было вернуться домой. Миико Езуми решила, что внешние фабрики обойдутся без кислорода и избытков воды, и теперь в скальной нише устроили душевую. К ней выстраивалась длинная очередь, на мытье отводилось всего три минуты, й мыла не было, но никто не жаловался. Кое-кто, чтобы пополоскаться подольше, забивался в кабину компаниями по двое, по трое. В очереди на их счет отпускали грубые шуточки.

Гюнтер вымылся, нашел себе чистые шорты и футболку «Главкосмоса» и пошлепал босиком через зал. Он остановился перед дверью общей комнаты, слушая, как за столом обсуждали самых колоритных тронутых, с которыми сегодня пришлось столкнуться.

– А вы видели Мышиного Охотника?

– А Офелию?

– И Папу!

– И тетку-утку!

Все искренне веселились. В комнате расцветало теплое чувство товарищества, которое склонный к сентиментальности отец Гюнтера называл Gemutlichkeit [6] Die Gemutlichkeit (нем.) – уют. . Гюнтер вошел.

Лиза Нагенда подняла улыбающееся до ушей лицо – и застыла. На скулах у нее шевельнулись желваки.

– А вот и персональный шпик Измайловой.

– Что?

От этого обвинения у Гюнтера перехватило дыхание. Он беспомощно огляделся. Никто не захотел встретиться с ним взглядом. И все молчали.

Лиза от ярости стала серой.

– Ты меня слышишь? Это ведь ты настучал на Кришну, так?

– Что ты несешь? Что за дурь у тебя в голове, если… – Он с трудом справился с собой. Нет смысла отвечать истерикой на истерику. – Тебя не касается, что связывает или не связывает меня с Измайловой. – Он обвел взглядом компанию. – Вы не заслуживаете, чтобы я вам говорил, но Кришна работает над лекарством. Если какие-то мои слова или действия помогли вернуть его в лабораторию, пусть будет так. Она с надменной улыбочкой спросила:

– А как ты оправдаешься за донос на Познера?

– Я не…

– Все уже слышали! Ты сказал ему, что намерен отправиться прямиком к своей драгоценной Измайловой со своими снимочками на шлем.

– Послушай, Лиза… – начал Такаини. Она отмахнулась.

– А ты знаешь, что сделал Познер? – Гюнтер погрозил пальцем Лизе. – А? Знаешь? Он избивал женщину! Аню! Он избивал Аню у всех на виду!

– Ну и что? Он ведь один из нас. Не какой-нибудь вонючий, пускающий слюни пустоглазый тронутый зомби!

– Ах ты сука! – Гюнтер в ярости потянулся через стол к Лизе. – Я тебя убью, честное слово!

Он метнулся вперед, и народ шарахнулся от него, началась суматоха. Познер протиснулся к Гюнтеру, встал перед ним, растопырив руки, мужественно выпятив челюсть. Гюнтер кулаком ударил его в лицо. Познер ошеломленно пошатнулся. У Гюнтера заныли костяшки пальцев, но чувствовал он себя на удивление хорошо. Если все вокруг сошли с ума, почему ему нельзя?