Юрий Тупицын - Перед дальней дорогой. Роман

Это был древний южный город, законсервированный в том виде, который он приобрел к середине XXI века, город-музей, город-кунсткамера. Но Лорка прилетел сюда не для того, чтобы осматривать похожие на спичечные коробки и раскрытые книги небоскребы, средневековые храмы или древние развалины. Он прилетел потому, что в этом странном мирке, где экскурсантов было в несколько раз больше, чем постоянных жителей, жил его старинный друг Борис Громов.

Хотя уже наступила астрономическая зима, южное солнце палило почти по-летнему. Улица, закованная в камень, бетон, металл и пластик, казалась ущельем, по дну которого бесшумно скользили туристские машины с прозрачными куполообразными кузовами и тянулись редкие прохожие.

Лорка шел и поглядывал вокруг себя со странным чувством, которое сродни чувству новичка-туриста, впервые оказавшегося в каком-нибудь экзотическом месте, вроде Луны, Антарктиды или островов Фиджи, хотя на улицах города-музея он бывал много-много раз. Да и как не ощутить необыкновенности происходящего, если вместо корабельных помещений и застывшего в мороз-ной неподвижности черно-золотого космоса видишь над головой голубое небо с белым пухом облаков, вереницы домов и зелень деревьев…

Когда до стремительного прыжка на Кику оставался буквально воробьиный шажок, экипаж уже знал свои места на «Смерче», а он сам покинул кабинет начальника плутонского космопорта Аргоняна, получив окончательное разрешение на вылет, его на выходе к причалам остановил дежурный.

- Вы Федор Лорка? - Вопрос был явно задан для соблюдения формальности, а поскольку формальности у космонавтов были совсем не в моде, Лорка сразу насторожился. - Вам гравитограмма высшей срочности, копия - начальнику космопорта.

Лорка, привычно скрывая волнение, взял голубой бланк с красной окантовкой - знак того, что телеграмма адресована ему от имени Всемирного совета. Прочитал и не поверил своим глазам. Прочитал гравитограмму во второй и третий раз: «Служба наблюдения зафиксировала на Кике крупную серию взрывов разной мощности, очень похожих на ядерные. Старт «Смерча» откладывается. Федору Лорке надлежит срочно вернуться на Землю для переговоров. Ревский, Олонин».

Так, совершенно неожиданно, вместо дальнего космоса Лорка оказался на родной Земле-матушке к великому удивлению, радости и даже смятению Альты. Нежданные и нелогичные повороты судьбы, даже самые счастливые, всегда приводят людей в замешательство.

Лорка хотя и досадовал в глубине души, тем не менее полностью согласился с задержкой старта - глупо было соваться на планету, где, судя по всему, творилось что-то не совсем понятное и, уж во всяком случае, небезопасное. Кто и против кого мог применить ядерное оружие на этой планете, было полной загадкой. Число ядерных взрывов на Кике постепенно шло на убыль, и через четверо суток они прекратились совсем. Однако совет единодушно решил подождать еще десяток дней и продолжить внимательное наблюдение за планетой. Вот тогда-то, освободившись от дел текущих и насущных, Лорка вспомнил о Борисе Громове и через большой телеинформар поинтересовался, как у него идут дела. То, что он услышал в ответ, настолько его поразило, что Лорка немедленно вылетел в город-музей, чтобы лично разобраться во всей этой истории.

Лорка оглянулся, сделал еще несколько шагов и уверенно свернул в подъезд старинного пятиэтажного дома. Ему надо было на третий этаж, куда вела лестница со стертыми ступенями, которые надо было пересчитывать одну за другой, словно бы ты не человек разумный, экономящий силы и время, а какая-нибудь там обезьяна или даже козел. Но что поделаешь? Все это Борьке очень нравилось, во всяком случае, он так говорил.

Они несколько лет учились вместе. Борька рос слабым, болезненным, но очень одаренным мальчишкой. Его иногда обижали сверстники, особенно малознакомые, не по злобе, а просто по мальчишескому бездумию и нетерпению - не стой как столб, не попадайся под руку. Однажды Лорка увидел, как на Борьку взгромоздилась порядочная куча мала, Борька беспомощно дергался, пыхтел и пищал, что обижать слабых несправедливо и сейчас себя так не ведут, на что ему весело отвечали, что сейчас они играют в прошлое. Лорка, уже тогда заметно выделявшийся ростом и силой, переложил кучу малу по-своему. Восстановив справедливость, Лорка для пущей важности посадил сверху брыкавшегося Борьку…

Поднимаясь по каменным ступеням широкой лестницы, Лорка испытывал то сдержанное, но острое волнение, которое испытывают спортсмены перед стартом или ученые перед началом эксперимента, который может ре-шить судьбу долго и трудно рождавшейся теории. Каким-то шестым чувством человека, сосредоточившего все внимание на одной-единственной проблеме, он догадывался, что встреча с Громовым может совершенно по-новому осветить кикианскую историю. Наверное, в этом чувстве была древняя основа - нечто от ощущения близкой опасности, которое вдруг и властно возникает у охотника, идущего по следу раненого зверя. Федор заезжал к Борису по совету Ревского еще до вылета на Плутон, когда в связи с открытием Тимура началась перестройка предотлетной тренировки. «Чем черт не шутит?» - сказал тогда Теодорович, и тот будто услышал его - пошутил. Тогда, поднимаясь по этим же истертым ступеням, Лорка не волновался, а философски размышлял о том, почему это из одареннейшего Бориса Громова, бывшего звездой и гордостью их школы, ничего «путного» так и не вышло. Не вышло в том смысле, что, несмотря на неуемную тягу к творчеству и огромное трудолюбие, Борис так и не создал не только сколько-нибудь крупной, но вообще ни одной более или менее законченной работы; об этом обычно говорили с огорчением, сочувствием и легкой, но приметной дозой иронии. Но у Лорки обо всем этом было свое собственное мнение; когда он слышал, что из Борьки Громова ничего не вышло, он всегда добавлял про себя: пока не вышло. Борис своей разносторонней одаренностью напоминал Ришара Дирия и в то же время был удивительно на него непохож. Ришар разбрасывался потому, что в любом своем начинании быстро достигал цельных результатов, начинал скучать, его тяготила необходимость довести дело до точки, и в конце концов вовсе охладевал к начатому делу. Борис тоже разбрасывался, но только потому, что все, абсолютно все казалось ему интересным, важным, и он попросту тонул в деталях. Ришар, углубляясь в очередную проблему, вовсе не был склонен делиться своими мыслями и находками сколлегами. Борис разбрасывал свои идеи направо и налево с щедростью и бескорыстием доброго мальчишки. Научный путь Ришара можно было сравнить с рядом не всегда достроенных, но всегда красивых и элегантных зданий, а путь Бориса - с огромным хаотическим складом как попало наваленных драгоценнейших строительных материалов. Лорка верил, что рано или поздно, но на месте этой экзотической интеллектуальной свалки возникнет прекрасное здание.