Михаил Ахманов - Зов из бездны

Подплыл он к берегу, вышел на песок, огляделся и встал напротив князя, положив ладонь на рукоять меча. Не было у него бороды, пряди светлых волос падали на плечи, и смотрел он на нас, как волк на стадо овец. День был жаркий, но зябко стало мне под этим взглядом.

– Я вождь Дорион, — сказал пришелец на языке Джахи. — Шестьдесят воинов у меня, и у других вождей столько же на каждом корабле. Хотите проверить, остры ли наши мечи и копья?

Лицо Закар-Баала было мрачным, и думаю я, что он страшился филистимлян. Однако спросил недрогнувшим голосом:

– Зачем вы пришли сюда? Нет споров у меня с вашими князьями и вождями, ничего я им не должен, и они мне не должны.

– Ты должен Тиру, — промолвил Дорион. — Должен голову и кожу египтянина и должен серебро. А теперь должен еще и нам, раз наняты мы Уретом, владыкой Тира. — Тут он оскалился в усмешке и добавил: — Клянусь бородою Зевса, которая огромней бород всех ваших богов, много мы не возьмем! Вижу склады в гавани, полные товаров… Этого нам хватит, но сначала отдай египтянина и тирское серебро. А не отдашь… — Он вытащил до половины меч, потом вогнал его обратно в ножны.

Почернело лицо правителя Библа, и сказал он в ответ:

– Не могу я отдать египтянина, ибо он посланец Амона и гость на моей земле. Должен он плыть на родину, в Танис. Пропустите его корабль в море, а как покинет египтянин бухту, возьмите его сами. Что до товаров на складах, не трогайте их. Соберем мы выкуп, дадим вам серебро и золото.

Вождь филистимцев ухмыльнулся:

– Согласен. Египтянин от нас не уйдет, а выкуп мы назначим в пять вавилонских талантов [49] Талант — наибольшая денежно-весовая единица Древнего мира, в которой измерялось золото и серебро. Аттический талант (Афины) был равен примерно 26 кг, вавилонский — примерно 30 кг. . Срок вам до завтрашнего утра.

Он сел в лодку и удалился, не обращая внимания на шум и плач среди старейшин. Одни кричали: «Помилосердствуй! Где мы возьмем столько серебра?» Другие вопили: «Проклятье на твою голову! Пусть Баал утопит тебя в море! Пусть нашлет проказу и сто других недугов!» Третьи же лишь рыдали, стонали и ломали руки в ужасе. Владыка Библа стоял, закрыв лицо ладонями, а когда он их отнял, были щеки его влажны. Плакал он, как я, жалея город свой и свои богатства.

Упал взгляд Закар-Баала на меня, и произнес князь с горечью:

– Где же твой бог, Ун-Амун, где же мощь его и помощь? Не ты ли обещал, что будет даровано мне процветание и пятьдесят лет жизни? А вместо того явились грабители, которых нанял тирский Урет! И как нам теперь поступить? Снять с тебя кожу и завернуть в нее пять талантов серебра?

При этих словах зашумели снова старейшины и придворные, но не рыдали они теперь, не проклинали филистимцев, а ополчились на меня. Послушать их, так был я виновен в неурожае, случившемся семь лет назад, и в том, что у кого-то жена приносит дочерей [50] Рождение девочек и отсутствие наследника мужского пола считалось карой богов. , что у другого выпали зубы, а у третьего сдохли две овцы. Я же вознес в душе молитву Амону и сказал так, как говорят обычно жрецы:

– Воля бога превыше всего! Пусть приплыли разбойники, пусть грозятся они, но за Амоном последнее слово! Пройдет день, и посмотрим, что он скажет!

– Крепка твоя вера, египтянин, — молвил Закар-Баал. — Однако вижу, что ты в тоске и надеешься лишь на бога… Ведь завтра могут взять тебя с корабля и убить, если бог не заступится!

И хоть я действительно был в тоске, но ответил:

– О том, что будет завтра, знает лишь Амон.

– Это верно, — согласился князь. — Хоть пока принес ты нам одни несчастья, я не желаю тебе зла. Пришлю я вино и мясо, пришлю женщину, чтобы развеять твою тоску. Ешь, пей, веселись! Ибо завтрашний день может стать для тебя последним.

С тем удалились Закар-Баал и вся его свита. А я велел Брюху разбить шатер на песке под пальмами, и когда это было сделано, внес в него дом бога, сел рядом и стал глядеть на разбойничьи корабли. Томила мое сердце тяжесть, и принялся я молиться, но молитвы мои были прерваны: явился в полдень Тотнахт с двумя слугами и принес мне от князя барана и кувшины с вином. А еще привел милую мою Тентнут, чтобы развеселила она меня песнями. Освежевали слуги барана и зажарили его, и поставили у моих колен кувшины, и разлили по чашам вино. И пришел Бен-Кадех, и сел со мной и Тотнахтом, и мы ели, пили и слушали песни Тентнут, и так я простился с моими друзьями.

А с Тентнут простился ночью, на теплом песке, что стал нам любовным ложем и постелью.