Иэн Маклауд - Nevermore

Дом пах морской солью и старым камнем, а потом добавились запахи свежей штукатурки и новых ковров, и вскоре он уже выглядел таким же очаровательным и нешаблонным, как все, что устраивала Эланор, пока была живой. Ну а стоимость всех этих изделий былых прикладных искусств, которая даже в эти щедрые времена оставалась пугающей? Эланор, подобно многим призракам, перешедшим до нее, обнаружила, что ее работа с акциями, идеями и сырьевыми мегаваттами внезапно стала много легче, ведь она могла мгновенно перенестись в любое место на Земле, чтобы заключать сделки, основанные на долгосрочных расчетах, которые были недоступны пониманию живых людей.

В первые дни, когда Эланор наконец достигла реальности их дома на обрыве в Бретани, Густав часто ловил себя на том, что наблюдает за ней. А ночью, когда она засыпала после маниакально страстных объятий, он всматривался в нее, изучал… Если она хмурилась, он объяснял это озабоченностью по поводу какой-то сделки: новый посев антиматерии поперек Моря Бурь, например, или деловая встреча в Кейптауне. А если она вздыхала и улыбалась во сне, он воображал ее в объятиях какого-то давно умершего любовника.

Разумеется, Эланор категорически отвергала подобные обвинения. Она даже создавала впечатление, что жестоко обижена. Ее конфигурация, утверждала она, обеспечивает ей пребывание именно там, где она находится. В биологическом мозгу ли, в Сети ли, человеческое сознание отличается хрупкостью, постоянно находится под угрозой разрушения. «Я действительно разговариваю сейчас с тобой, Густав». Иначе, настаивала Эланор, она распадется, перестанет быть Эланор. Как будто, мысленно возражал Густав, она уже не перестала быть Эланор.

Во-первых, она изменилась. Стала спокойнее, невозмутимее, но каким-то образом более молниеносной. Простые будничные движения — например, когда она расчесывала волосы или размешивала кофе — начинали выглядеть неловкими, аффектированными. Даже ее сексуальные предпочтения изменились. Да и переход сам по себе был переменой. Она это признавала, хотя даже ощущала и присутствие, и вес своего тела, как и его, когда он прикасался к ней. Однажды, когда их спор зашел слишком далеко, она даже ткнула себя вилкой, чтобы он наконец убедился, до какой степени она ощущает боль. Но для Густава Эланор не была такой, как другие призраки, которых он встречал и воспринимал спокойно и охотно. Они ведь не были Эланор, он никогда не любил их, никогда не писал.

Вскоре Густав убедился, что теперь он не может писать и Эланор. Он пытался, полагаясь на старые наброски и на память, а раз-два она по его настоянию ему позировала. Но ничего не вышло. Он не мог настолько забыться за мольбертом, чтобы выкинуть из памяти, что она такое. Они даже попытались завершить «Олимпию», хотя полотно и будило у них горькие воспоминания. Она позировала ему, как натурщица Мане, на которую была немного похожа; та же натурщица, которая позировала для своеобразной сцены на речном берегу, «Dejeuner sur I'herbe» [2] «Завтрак на траве» (фр.) . Теперь, конечно, и кот, как и черная служанка, был голограммой, хотя они постарались, чтобы все остальное оставалось тем же самым. Но когда он попытался продолжить работу над картиной, что-то было утрачено, она словно поблекла. Нагота женщины на холсте больше не прятала в себе силу, и знание, и сексуальную гордость. Она выглядела уступчивой и беспомощной. Даже краски потемнели.

Эланор относилась к неудачам Густава с леденящей благожелательностью. Она была готова предоставить ему время. Он может отправиться путешествовать. А она найдет новые интересы, проникнет в глубины Сети и поживет в каком-нибудь совсем другом месте.

Густав начал отправляться на долгие прогулки по тропинкам над обрывами и по пустынным пляжам, где ничто не нарушало его одиночества. Луна и солнце иногда протягивали по воде свои серебряные дорожки. Скоро, угрюмо думал Густав, уже негде будет укрыться. А может быть, все мы перейдем, а порталы и безобразные виртуальные здания, которые все как две капли воды похожи на старинный Центр Помпиду, перестанут быть нужными. И, если не считать проблесков нескольких электронов, мир вернется к тому, каким он был до появления человека. Мы можем даже погасить Луну.

Кроме того, он начал проводить все больше времени в тех немногих частях их многокомнатного дома, где Эланор еще не восстановила протореальность, главным образом потому, что изготовление многого, ими заказанного, требовало времени. Он исследовал управление домом и узнал коды, с помощью которых можно было по желанию включать и выключать аппараты реальности. В увешанной гобеленами комнате с длинным дубовым столом, вазой с гортензиями, светлыми занавесками, колышущимися под легким бризом, достаточно было сделать нужный жест, всего лишь щелкнуть пальцами, чтобы она завибрировала и исчезла, сменившись стенами с заплесневелой штукатуркой. Кожу слегка покалывало — напоминание об отключившемся энергополе. Секунда — и все исчезло. Только протореальный вид за окном оставался таким же. А теперь — щелк! — и все вернулось, даже гнусная ваза. Гнусные цветы.