Генри Каттнер: День не в счет

Я отхлебнул виски.

- Я тоже. Весел, как птица небесная. Как Фредди Лестер.

Она еле заметно улыбнулась и пригубила розового коктейля.

- Ты меня слегка ревновал к Джерому Форету, помнишь, когда он был кумиром, до Фреди Лестера, - сказала она. - Ты еще расчесывал волосы на двойной пробор, как у Форета.

- Я поумнел, - ответил я. - Видишь - волосы не подкрашиваю, не завиваюсь. Ни под кого теперь не подделываюсь. А ведь ты меня тоже ревновала. По-моему, ты причесана, как Ниобе Гей.

Айрин пожала плечами.

- Проще согласиться на это, чем уговаривать парикмахера. И, может, я хотела тебе понравиться. Мне идет?

- Тебе - да. А на Ниобе Гей я особенно не засматриваюсь. И на Фредди Лестера тоже.

- У них и имена-то ужасные, правда? - сказала она.

Я не мог скрыть удивления.

- Ты изменилась, - заметил я. - Где же ты все-таки была?

Она отвела взгляд. Пока шел этот разговор, мы все время стояли поодаль друг от друга, каждый слегка опасался другого. Айрин посмотрела в окно и проговорила:

- Билл, последние пять лет я жила в "Райских кущах".

На мгновение я замер. Потом взял свой стакан, отпил глоток и только тогда взглянул на Айрин. Теперь мне стало ясно, почему она изменилась. Я и прежде встречал женщин, которым довелось пожить в "Райских кущах".

- Тебя выселили? - спросил я.

Она отрицательно покачала головой.

- Пять лет - немало. Я получила свою порцию - и поняла, что ждала совсем другого. Теперь я сыта по горло. И вижу, я очень ошиблась, Билл. Не того мне надо.

- О "Райских кущах" я знаю из рекламы, - ответил я. - Я был уверен, что толку от них ждать нечего.

- Ты же всегда рассуждал здраво, не то что я, - кротко произнесла она. - Теперь я поняла - это не помогает. Но реклама так все расписывала.

- Ничто в жизни легко не дается. Свои заботы на чужие плечи не переложишь, никто за тебя в них разбираться не станет.

- Я и сама понимаю. Теперь. Видно, повзрослела. Но прийти к этому не просто. Нам ведь всем с колыбели одинаково штампуют мозги.

- А что прикажешь делать? - спросил я. - Ведь как-то надо жить. Спрос на товары упал до предела, производство сокращается с каждым днем. Хоть белье друг у друга бери в стирку, а то совсем пропадешь. Без броской, солидной рекламы денег не заработаешь. А зарабатывать нужно, черт побери. Денег просто ни на что не хватает, вот в чем суть.

- А ты - ты прилично зарабатываешь? - нерешительно спросила Айрин.

Это предложение или просьба?

- Предложение, конечно. У меня есть средства.

- Жизнь в "Райских кущах" обходится недешево.

- А я пять лет назад купила акции "Компании по обслуживанию Луны" - и разбогатела на них.

- Отлично. У меня дела идут тоже неплохо, правда, я поистратился изрядно - застраховался от рекламы. Дорогое удовольствие, но того стоит. Теперь я спокойно прохожу по Таймс-сквер, даже если там в это время крутят звукочувствокинорекламу фирмы "Дым веселья".

- В "Райских кущах" реклама запрещена, - сказала Айрин.

- Не очень-то этому верь. Сейчас изобрели нечто вроде звукового лазера, он проникает сквозь стены и шепотом внушает тебе что угодно, пока ты спишь. Даже затычки не помогают. Наши кости служат проводником.

- В "Райских кущах" ты от этого огражден.

- А здесь - нет, - сказал я. - Что же ты покинула свою обитель?

- Может быть, стала взрослой.

- Может быть.

- Билл, - проговорила айрин. - Билл, ты женился?

Я не ответил - раздался стук в окно: там порхала маленькая искусственная птица, она пыталась распластаться на стекле. В груди у нее был диск-присосок. Вероятно, еще какой-нибудь передатчик, ибо тотчас ясный и деловитый, отнюдь не птичий голос потребовал: "...и непременно отведайте помадки, непременно..." Стекло автоматически поляризовалось и отшвырнуло рекламную пташку.

- Нет, - сказал я. - Нет, айрин. Не женился.

Взглянув на нее, я предложил:

- Выйдем на балкон.

- Дверь пропустила нас на балкон, и тут же включились защитные экраны. Денег они пожирают уйму, но их стоимость включена в мою страховую премию.

Здесь было тихо. Особые системы улавливали вопли города, визг рекламы и сводили их на нет. Ультразвуковой аппарат сотрясал воздух так, что слепящие рекламные огни Нью-Йорка превращались в зыбкий поток бессмысленных пестрых пятен.

- А почему ты спрашиваешь, Айрин?

- Вот почему, - она обняла меня за шею и поцеловала.

Потом отступила назад, ожидая, что за этим последует.

Я снова повторил:

- Почему, Айрин?

- Все прошло, Билл? - промолвила она еле слышно. - Ничего уже не вернуть?