Рэй Брэдбери - Странствия и странности (сборник)

«Так, а что заставляет всякое разное случаться в одно и то же время?» — спросил Эндерби.

«А-а-а, — назидательно поднял палец Николл, — тут-то и ошибка. Ты все еще ищешь причину вне самих событий. Когда ты задаешь вопрос, а кот твой кивает или качает головой, ты представляешь дело таким образом, будто кот, должно быть, обрел человеческий разум и вполне понимает твои вопросы. Вроде того, как есть люди, которые считают, что совпадения — это и не совпадения вовсе, а какие-то „знамения“ антропоморфического Бога, надзирающего за всей Вселенной. Те, кто, стремясь отыскать опору в жизни, наугад раскрывает Библию, рассуждают точно так же. А вот китайцы, обращающиеся за советом к „Ай Чинь“, так не думают. Суть не в каком-то разуме, повелевающем всем и вся, или любой другой причине. Никакой причины вообще нет. Синхронность — такой же фундаментальный принцип природы, как и причинность. — Сэм помолчал немного, потом принялся рассуждать дальше: — Наверное, относительная значимость двух принципов меняется в зависимости от времени и места…»

«Двух принципов? Каких таких двух принципов?»

«Принципа причинности: результат имеет причину и следует за ней — и принципа синхронности: связанные события совершаются одновременно. Древние утверждали, что в пространстве за Луной не существует таких вещей, как случай или судьба, что в разных частях Вселенной действуют различные законы. Поскольку мы отказались от взгляда Аристотеля-Птолемея на Вселенную, то стремились уверовать в противоположное: будто вся Вселенная — единый кусок и повсюду в ней царят одни и те же законы. А что, если мы ошибаемся? — Николл отложил давно погасшую трубку и, подкрепляя свою речь, оживленно размахивал руками. — Земля движется. Наверное, мы вошли в такой участок космического пространства, где синхронность более значима, а причинность менее значима. Наверное, определяемые причинностью законы, по которым творилась предыдущая история Земли, не применимы в том месте, где мы теперь оказались».

«Интересная идея, — сказал Эндерби. — Ты случаем не знаешь, как бы ее можно было проверить?»

«Если я прав, то, возможно, изменились некоторые основные физические постоянные. То есть постоянные, которые мы считали основными или… Давай-ка посмотрим новости: вдруг за день произошли такие странности, которые пресса не обошла вниманием».

Эндерби включил телевизор. Первое услышанное им слово — «кошка» — прозвучало в тот момент, когда Мельхиадес замяукал за дверью, требуя впустить его с улицы. Эндерби впустил кота, уселся в кресло и стал слушать. Комментатор вечерней программы новостей и в самом деле рассказал, что ученые многих исследовательских лабораторий отметили беспричинные погрешности в работе приборов и оборудования, что, например, амперметры и вольтметры давали совершенно произвольные показания. Ни Эндерби. ни Николл не знали физику настолько, чтобы разобраться во всем, о чем вещал комментатор: впрочем, судя по тону и голосу, какими все это сообщалось, сам комментатор понимал и того меньше.

Следующий сюжет программы новостей касался дорожных происшествий, число которых резко возросло. «И эти происшествия повлекли за собой смерть…» Фразу комментатор не закончил. Не успел. Едва было произнесено слово «смерть», как тут же сам комментатор, дежурная бригада на телестудии и двадцать миллионов телезрителей, включая Эндерби и Николла, одновременно упали замертво.

Собрал и перевел с английского Владимир Мисюченко.

Этот старик забрел в почти безлюдный парк под тусклым апрельским небом в полдень вместе с легким ветерком, тянувшим откуда-то из воспоминаний о зиме. Его волочившиеся ноги были в покрытых желто-коричневыми пятнами обмотках, волосы длинными седыми патлами торчали во все стороны, как и его борода, в которой прятался рот, казалось, дрожавший от неистребимого желания откровенничать.

Он медленно обернулся, словно там, среди руин, в беззубом силуэте города, потерял столько вещей, что никак не мог сообразить, что именно, и побрел дальше, пока не нашел скамью, на которой в одиночестве сидела женщина. Окинув ее изучающим взглядом, он качнул головой, присел на дальнем уголке и больше не смотрел на нее.

Три минуты он сидел с закрытыми глазами, рот его не переставал шевелиться, голова двигалась, словно носом чертила в воздухе какое-то слово. Дописав, он открыл рот и внятно, отчетливым голосом произнес его: