Герберт Циргибель: Иной мир

— К черту, что за записи! — злобно крикнул он в ответ. — Я Вам что, поэт? Я что-то пережил? Хотите поэму в честь «Фок 2»? Это невыносимо, я ничего не напишу. И чувства голода у меня нет. Оставьте меня, наконец, в покое!

Он изрек еще пару проклятий и со стоном упал в кресло.

— Записи в бортовой журнал, — бормотал он себе под нос, — каждый день одно и то же — зачем? Влажность — в норме, силовые упражнения выполнены, резиновый клей съеден — Все это театр, и ничего более…

Он уперся лбом в мягкую обивку. Он вспомнил про свою бороду. Может быть мне все-таки побриться? — пришло ему на ум, может быть они тогда успокоятся. Но зачем, если я все равно должен провести здесь еще четырнадцать дней? Нет, не прямо сейчас, упрямо подумал он, насчет моей бороды решаю я, о косметике не шла речь при вхождении в эту обезьянью клетку.

Часы пролетали, ничего не менялось. Постепенно его голова прояснилась. Он встал, взял бортовой журнал и пролистал его. Несколько заполненных страниц содержали лишь ключевые слова и числа. Хорошо, подумал Седрик, я кое-что запишу. Никаких чисел и никакой влажности воздуха. На мгновение он задумался, затем написал: «На поверхности этой изумительной планеты нет ничего более совершенного, чем человек. Ни одно создание не похоже на него. Только он, этот Homosapiens , осознает свое существование на Земле и во Вселенной. Осознает он и меру всех вещей. Много чудесных качеств превозносил сам в себе: свой творческий дух, свое благородство, свой отважный полет мысли, свое неудержимое стремление вперед, свое знание о таинственных закономерностях Вселенной и многие другие атрибуты. Я все же знаю еще две странности, которые упоминаются очень неохотно либо очень редко и со стыдом. Они также совершенно не предназначены для того, чтобы окружать его ореолом всесилия и совершенства. Из глубокого убеждения я называю первую из этих странностей: Это вечное заблуждение, которое вело его по запутанным дорогам его истории. За каждое из этих заблуждений человек заплатил кровью и слезами. Не были ли «Чарльз Дарвин» и его полет тоже заблуждением? Какой путь от сумасбродных войн древности и нового времени до этого полета к звездам! Как бы там ни было, из заблуждений у человека развился критический рассудок и вместе с тем второе своеобразие: его сомнение. Они сломили всесилие суеверия и укатали дорогу науке…»

Седрик задумался на мгновение, затем он приписал: «Только эти преимущества заблуждаться, сомневаясь постоянно перепроверять свои полученные знания, дают справедливую оценку человеку. Я не знаю, правильный ли тот пункт, который я для себя выбрал…»

Он захлопнул книгу и положил ее обратно на планшет. Затем он взял консервы из шкафа, с неохотой проглотил ложку пюре с верхом и лег спать. Но он не мог успокоиться.

Стрелки его часов стояли на семи; это мог быть и вечер и утро. Седрик не знал этого, и его это не интересовало вовсе. Он также не мог вспомнить, как долго он пролежал. Колющие звонки заставили его сжаться от страха. Он решил оставаться спокойным, но звонки не прекратились. Наконец он вскочил и выключил звонок. Он схватил телефонную трубку. Аппарат можно было использовать только в совершенно особенных случаях, например, в случае внезапно наступившей болезни. Седрик надавил на кнопку.

— Послушайте, доктор Ниренц!" — крикнул он в трубку, — я больше не могу слушать проклятые звонки, понимаете Вы? Я хочу обрети покой. В космосе ничего не звонит, что за чертовщина? Я не позволю играть на моих нервах!

Связь оборвалась. Вместо этого по динамику ответил врач. «Кандидат Стюарт, немедленно положите трубку! Если Вы будете продолжать в таком духе, мы прекратим тест. Вы находитесь на борту космического корабля и должны вести себя соответственно!»

Седрик положил трубку. У него была идея фикс, что его хотя разозлить, и поэтому он упрямо отказывался, выполнить распоряжения.

— Почему вас вообще касается моя борода? — зло спросил он. — Моя подруга любит меня с бородой!

Он не догадывался или же больше не был в состоянии понять, что дела его были плохи. Ему, сыну погибшего в катастрофе космонавта Роджера Стюарта, во многом делали поблажки. Но сейчас даже у Седрика Стюарта терпение лопнуло, его недисциплинированность перешагнула норму легкой спешки гнева. Это была чистая формальность, когда тест продолжался еще несколько минут и заключенному даже наказывали еще одним экзаменом. Пока же его, однако, на мгновение оставили в покое.