Герберт Циргибель - Иной мир

Когда они разошлись, совсем не дружественно — президент даже поблагодарил Шагана.

Фрезер Джанелл, молодой космонавт, подошел к профессору. Он еще раз извинился за замечание по поводу «теории», и попросил Шагана уделить ему минутку. Но его состояние здоровья требовало доктора, и ученый был вовсе не расположен к этому после беседы с молодым человеком. Доктор Борос и Нанга сопроводили его обратно в отель. В зале заседаний Высшего Космического Агентства о дискуссии, которая еще раз подняла вопрос о катастрофе «Чарльза Дарвина» еще напоминал дым из курительной трубки Сёгрена и несколько стаканов с недопитой минеральной водой. Никто в этот момент не мог знать, какое значение приобретет через несколько дней тезис Шагана, даже сам ворчливый ученый с Маник Майя.

Врач измерил температуру тридцать девять и пять градусов и услышал хрип в грудной клетке. Это было начало воспаления легких. Шаган отказывался лечь в больницу. Была назначена медсестра, которая ухаживала за ним в отеле.

В прихожей ждали Нанга и доктор Борос. Когда медсестра вышла за лекарствами, они услышали его крик: «Эй, Чингиз-Хан, входи!»

— Вот Ваш пациент, — сказала Нанга, — он всегда такой, он делает, что хочет.

Шаган сидел на кровати с покрасневшим лицом.

— Я хочу вернуться! — бранился он. — В этом проклятом европейском климате точно заболеешь. И все благодаря Вам, Нанга.

Она оскорблено замолчала.

— Выбрось путешествие из головы, — сказал Борос, — и лучше приляг, у тебя температура.

Шаган упрямо сидел.

— Конечно, я болен. Мне не следовало приезжать сюда, и я этого вовсе не хотел. Но кое-кто угрожал, что уволится, это был шантаж. В двадцать три года кое-кто умнее чем старый дряхлый профессор…

— Ты заходишь слишком далеко, — оборвал его Борос. — Нанга хотела как лучше. Обстоятельства против твоей точки зрения — девять месяцев назад обо всем этом еще можно было дискутировать.

Шаган закашлялся. Когда он успокоился, он сказал: «Я никогда еще не был по-настоящему убежден в этой истории. Но она смогла так быстро раззвонить обо всем. Или все это было из-за путешествия? Ей так надоел за это время Маник Майя?

Нанга побледнела. Она пошла к двери.

— Не сердитесь на него, Нанга, — крикнул ей вслед Борос, и повернулся к Шагану: «Я полагаю, ты бредишь».

— Я так же ясен как до этого на заседании и как вчера. Но я признаю, я старый осел, иначе бы я не попался на этот переизбыток чувств!

Шаган продолжал ругать свою ассистентку и Европу и Борос не знал толком, была ли эта вспышка злобы вызвана болезнью или жалобы Шагана нужно было воспринимать серьезно.

Нанга вернулась в номер уставшей. Сейчас она с большим удовольствием собрала бы чемодан вернулась домой. Даже если Шаган всего лишь бредил, это оставалось сказанным и навсегда осталось бы между ними. Для нее то, что он называл шантажом, стало неизбежной необходимостью.

В ее дверь постучали. Нанга думала, что к ней зашел доктор Борос. Но когда она открыла дверь, перед ней стоял Фрезер Джанелл.

Озеро Нясиярви, одно из многих похожих названий на крайнем Севере, было большую часть года покрыто слоем льда. Только в месяцах, начиная с июля и заканчивая началом октября, температура повышалась до тридцати градусов Цельсия. Густой пояс камышей вокруг озера затруднял чужакам доступ к воде. В немногих свободных от камыша бухтах северного берега было расположено несколько небольших деревенек, в которых жили рыбаки, звероловы, охотники и лесничие. На южном берегу Роджер Стюарт, бортинженер «Дарвина», несколько лет тому назад построил свой деревянный дом. Окрестности были романтичными, Эльдорадо для любителей природы. Густой лес окружал озеро, далеко за очертаниями цепочки холмов, и вода была такой прозрачной и чистой, словно воздух. В июле и августе природа, казалось, хотела разом наверстать то, что было упущено за долгое зиму. В бесконечных лесах распускался папоротник; трава и кустарники разрастались, вся земля пахла цветами и дикими ягодами. Только ночи оставались и в это время ощутимо прохладными.

Седрик Стюарт воплотил в реальность свои мечты, которые так часто занимали его во время испытания в «Фок 2». Уже восемь дней он наслаждался своим отпуском в этом одиночестве со своей подругой Анне. Он ходил на охоту или фотографировал, предпринимал с ней продолжительные прогулки или выплывал на лодке, чтобы удить рыбу. Даже прохладные ночные часы не могли омрачить его жажду перемены обстановки. Это звездное небо над ними не было проекцией, и он еще никогда не переживал так глубоко, глядя на него, как после напряженных и изматывающих дней в «Фок 2». Он хотел все забыть, но однако же, когда он вышел оттуда, затем наступили моменты, в которые бесконечное время барокамеры снова ожило в нем. В этом уединении все выглядело проще, и он больше не понимал, почему он не выдержал еще пару дней. Седрик решил повторить попытку; «Дарвину» больше не было места в его мыслях. Но прежде всего не думать об этом, и он старался следовать советам врачей и всецело посвятить себя отпуску.