Александр Казанцев - Электронное сердце

Кунегин распорядился перенести рояль в лабораторию, где помещалась Машенька. Таня пригласила известную певицу, сама аккомпанировала ей, готовясь к концерту.

Евгений Кунегин явился на концерт с иголочки одетый (как на премьеру в консерватории, шутил он). Даже принес два букета цветов. Один он вручил певице, а другой...

- Это вам с Машенькой, - передал он второй букет Тане.

Певица положила свой букет на рояль и спела первое произведение Машины на музыку Шопена.

Оно прозвучало откровением и для Тани и для Кунегина. И нежданно, к величайшей радости Тани, сблизило их, снесло какие-то преграды, стоявшие между ними.

Кунегин был оживлен, галантен, весел! Он торжествовал первую победу.

- Это ведь по-настоящему поэтично! - не уставал повторять он, провожая певицу. - Конечно, это еще не Блок, но...

- Признаться, я не прочь познакомиться с этим поэтом, - смеясь, отвечала та.

В лабораторию Кунегин вернулся, едва не приплясывая.

- Ну, дорогая моя подопечная! Приглашаю вас отпраздновать нашу победу... в Абрамцево. Знаю там одно чудесное местечко, есть там парк и маленькая речка.

Речка, протекавшая через знаменитую усадьбу Аксакова-Мамонтова, была действительно маленькая.

- Наша Воря, не река, а горе! - шутил Евгений Кунегин, гуляя с Таней по заросшим берегам. Представьтека себе Аксакова, который сидел вот тут и писал свой трактат о рыбной ловле.

Таня наслаждалась хорошим настроением Евгения Кунегина, она была счастлива. "Ах, если б навеки так было!" И по-особенному пленяли ее русские просторы, бугристые поля с лесистой каймой, извилистая зеленая поросль, за которой угадывалась невидимая речка.

Они забрели в лес. Запах был там пьянящий, у Тани кружилась голова. Они собирали незабудки. Таня восхищалась их голубой россыпью, а верный себе Евгений Кунегин принялся подсчитывать, сколько незабудок можно найти на одном гектаре абрамцевского леса.

- Сколько же? - смеялась Таня.

- 107 штук, - серьезно ответил профессор.

Они вернулись в Москву на электричке вместе с веселыми туристами и пели с ними смешные песни.

- Ну, дорогая моя подопечная, - прощаясь, говорил Тане Кунегин. Давайте-ка теперь знакомить Машеньку с каким-нибудь композитором, более близким нам по времени. Найти бы этакую глыбу чувств, новатора, фантазера...

- Скрябин! - обрадовалась Таня. - Вы вспомнили, что я назвала его в числе своих любимых.

- Допустим, допустим. Может быть, я это и имел в виду.

- Хорошо, я буду знакомить Машеньку со Скрябиным.

- Валяйте. С каждым своим шагом вы приближаетесь к степени кандидата наук и вместе с тем приближаете человечество к передаче им эстафеты разума не просто умным компьютерам, а тонко чувствующим эмоциональным машинам типа Машеньки. Они воспримут все богатства человеческой культуры, а Машенька будет у них "прародительницей" Евой.

- Ева? - смеялась Таня. - Нет, она Машенька!

И начался второй этап работы Тани в лаборатории Кунегина, вторая часть ее ненаписанного романа. Освещена она была музыкой Скрябина, которой наслаждалась Таня, насыщая машину. Смелые его фантазии о сочетании музыки и цвета увлекали ее.

С трепетной надеждой ждала Таня следующего выходного дня, почему-то решив, что Кунегин снова пригласит ее в Абрамцево. Прошлая поездка казалась ей сном.

Но Евгений Кунегин молчал. Пришлось пойти ему на помощь:

- Евгений Петрович, - робко обратилась она к нему.

- Да? - отозвался он, перебирая ее бумаги с формулами.

- Вы помните незабудки?

- Какие там еще незабудки? - недовольно отозвался профессор.

- Ну, такие маленькие-малюсенькие цветочки.

- Извините, не знаю. Я плохой ботаник.

- Евгений Петрович! Да что вы, право! Вы еще подсчитывали, сколько можно найти незабудочек на одном гектаре абрамцевского леса. 107 штук.

- Ах, 107 штук! Так бы сразу и сказали, а то "незабудки". Чертовня какая-то! Кстати, не забудьте, что в научных экспериментах нужно быть смелее. А то вы скоро превратитесь в рабыню скромности.

- Рабыню скромности? - удивилась Таня. И вдруг отчаянно покраснела. Ей показалось, что Евгений Кунегин о чем-то догадался, самом запретном. Но, по-видимому, он просто ничего не помнил! Это было так обидно, что Таня, едва профессор ушел, готова была плакать. Но нужно было работать, насыщать Машеньку. А как ее было насыщать, когда Таня была полна обиды на ничего не помнящего Евгения Кунегина?

И тогда Таня стала "беседовать", правда, на математическом языке, со своей Машенькой, как с близкой подружкой, поверяла ей девичьи тайны и обиды...