Александр Казанцев - Мост дружбы

Андрей смотрел на Аню долгим, пристальным взглядом. Он словно старался запомнить ее, уходя…

Андрей понимал все. Он познавал предсмертную мудрость, он уже почти мог отдалиться от мира, спокойно созерцать его со стороны. Но вдруг, затмевая все — и боль, и отчаяние, и мудрость старца, — откуда-то из глубины накатывалась на него неистовая жажда жизни. Жить, жить! Во что бы то ни стало жить! Вот она, Аня, близкая, нежная!.. В ней — светлая жизнь с надеждами, мечтами… Ведь они мечтали совершить что-то необыкновенное… И неужели теперь ничего не будет сделано? Ничего не останется?.. Стены каюты сдвинутся еще теснее… совсем сдавят… потолок опустится к самым глазам… а глаза закроются… И Андрей усилием воля приоткрывал веки, видел дорогой профиль, пушок на щеке, видел жизнь и не хотел, не мог отказаться от нее…

Полный черных провалов и ярких пятен, надвигался бред. Последние впечатления, обрывки сцен, неясные мысли и образы странно перемешивались в обожженном жаром мозгу…

Напрасно Аня то и дело поправляла мешочек со льдом у Андрея на лбу. Мозг его пылал, губы запеклись. Аня наклонялась к ним, улавливая едва слышные слова. Но что она могла понять в мгновенных вспышках затуманенного сознания!

Андрей шептал. Аня почему-то старалась запомнить, что он шептал. Запомнить она еще могла, но понять…

— Холод… холод… — повторял он, и Аня прикрывала его тремя одеялами, хотя озноба у него не было. — Холод между континентами, — продолжал он, и Аня вспоминала их разговор об Америке. И вдруг он явственно произнес: — Америка… — Потом он, должно быть, переживал последнюю драму в море. Он твердил: — Бак, плавающий бак… нет, плавающая труба… длинная, очень длинная труба… На одном конце советский человек, на другом — американец… Труба — как туннель…

Он впадал в забытье, замолкал на час, потом начинал метаться и опять бредил плавающей трубой. И вдруг вспомнил самолет.

— Обгоняет звук… Вот это скорость! — отчетливо говорил он с закрытыми глазами. — И это в воздухе… А воздуха нет… Дышать нечем… (Аня дрожащей рукой тянулась к кислородной подушке, а он отталкивал шланг.) Не будет сопротивления воздуха, — неожиданно говорил он. — Из трубы ведь можно воздух удалить… Тогда скорость еще больше…

И Андрей обжигающей рукой сжимал занемевшие Анины пальцы и все шептал, шептал:

— Не нужно холода… ведь на обоих концах трубы были люди… Кольцо хотел подарить… А труба была под водой… И пусть будет под водой… как в пруду… не помешает кораблям, льдам… ничему не помешает!.. Будет длинная, длинная… На одном конце Америка, на другом — Советский Союз…

Аня понимала, что он снова поверял ей тайну, как недавно в Беринговом проливе, вновь рассказывал о своей идее, подтвержденной, как ему казалось, недавней трагедией — подводная плавающая труба-туннель между континентами.

Бедняжка! Можно ли его разочаровывать в такую минуту?

В воспаленном мозгу Андрея проходила титаническая работа: воспоминания детства, впечатления дня и думы о будущем — все это смешалось, взаимодействуя, как в неведомой химической реакции, слилось, подтверждая что-то новое, никогда не существовавшее…

Во всякой болезни кризис наступает, кризис проходит. А после кризиса…

Аня поняла, что кризис у Андрея миновал. Он больше не бредил, был в полном сознании, но каким-то отсутствующим взглядом смотрел в угол каюты и ничем не интересовался. Его новое состояние было еще ужаснее бреда.

Вася умер.

Аня накрыла его с головой простыней. Он лежал на койке, утонув в матрасе, какой-то странно плоский.

Аня боялась мертвеца, но еще больше она боялась оставить с ним Андрюшу. И, дрожа от ужаса, она продолжала сидеть, не шла к врачу…

Андрей не мог не знать, что Васи не стало: не хлюпало больше в Васином горле. Часы на Аниной руке тикали, но не заглушали ударов ее сердца.

Андрей, конечно, все знал о Васе…

Но его теперь ничто не интересовало. Его уже не было с Аней.

Она наконец поняла это и решилась на самое последнее, жестокое средство… Она хотела хоть чем-нибудь воздействовать на Андрея, хоть на миг возбудить в нем интерес к действительности.

— Ведь Вася умер…

Андрей не отвечал, равнодушный, спокойный.

Аня наклонилась к нему близко, словно не веря своим глазам, и повторила:

— Ты слышишь? Васи нет… умер он… Неужели же ты…

— Знаю, — только и сказал Андрей.

Это произнес уже не Андрей. Это сказал кто-то другой, чужой, далекий. Аня не выдержала и в слезах выбежала из каюты. Она долго рыдала на груди у судового врача Елены Антоновны Барулиной.