Александр Казанцев: Рецензия на Л Лукина и Е Лукин - 'Ты, и никто другой'

Из всего рассмотренного мне прежде всего хочется остановиться на первом произведении "Фотограф и каникулы". Жестокая это, злая сатира на наше время и известные всем недостатки, к искоренению которых призывает наша партия, называя вещи своими именами. Герой рассказа фотограф Мосин, безнравственный человек, фарцовщик по определение рецензента Тупицына, нагло использующий служебное время, оборудование и материалы для выполнения "левых" заказов в целях обогащения, встречается со спекулянтами, перекупщиками, мещанками-покупательницами, с людьми нашего времени, которые не многим лучше его; кто-то из них заказывает левую работу, кто-то покупает заграничное барахло, кто-то безуспешно пытается заставить Мосина заниматься своим делом. Авторы забавно, хотя и не слишком оригинально, переправляют его в иной мир, очевидно, смещенный во времени, где он получает сказочную возможность обогатиться не просто заграничным, а "иновременным" "барахлом", удовлетворяющим вкусам его покупателей: колготки, жевательная резинка, поясок, предел ограниченных мечтаний любителей "не нашего". Вещички эти оказываются с волшебными свойствами! Сбыт они находят по завышенным ценам, желанным для героя рассказа.

Совершенно прав рецензент Ю. Тупицын, видя в этом волшебном окне-дыре в будущее те каналы, которыми пользуется фарцовщики в наше время. Читатель вправе понять это так.

Оказавшийся переброшенным в будущее фотограф, думая, что он находится на киносъемочной площадке попал в детскую игру (в результате которой и пробита межвременная брешь). Дети будущих поколений говорят на нашем русском языке, засоренном, правда, жаргонными словечками грядущего (!). Живут они в неясном мире неопределенных общественных отношений.

Я далек от мысли рекомендовать писателям показывать в таком рассказе черты осуществленного коммунизма, но отсутствие этого в рассказе должно быть оправдано. Авторам следовало бы досказать недосказанное, а заодно и сделать свое повествование более достоверным. Ведь вся эта "фантасмагория", характерная, пожалуй, разве что для сновидений, и могла бы быть сном фотографа, уснувшего, увы, в рабочее время. Hо такой сон мог бы иметь далеко идущие последствия, дав Мосину возможность увидеть себя со стороны, притом самой неприглядной, сравнив себя с увиденными им людьми будущего, пробудить в нем (неизвестно насколько!), но все-таки пробудить желание стать другим, жить по-иному.

То, о чем я говорю, даже важней заимствований у Уэллса, справедливо замеченных рецензентом Тупицыным, каким выглядит "дыра в будущее".

Рассказ Лукиных много выиграл бы от этого небольшого, но значимого дополнения.

Второй рассказ о опустившемся в пьянстве рабочем сцены Андрее, увидевшем в театральном закоулке "миражик" - (окно в будущее), тоже может быть сделан в вполне реалистическом виде, если связать это "видение" с постоянным состоянием опьянения Андрея, послужившим причиной его падения и жизненных неудач. Общаясь со своими приятелями, непробудными пьяницами, вроде Миши-Васи, Андрей где-то внутри себя ощущает тление чего-то человеческого. У Лукиных это ясно показано! Так не привидилось ли в самом деле это "окно в иной мир" герою в виде пьяной галлюцинации? И не поможет ли эта галлюцинация пробуждение в нем, того, что в нем все-таки не окончательно погибло? Ведь разница между ним и Васей-Мишей показана Лукиными! Тая почему бы им не довести этот разрыв до логического конца, когда отрицательному герое будет противостоять он же сам, в отличие от Миши-Васи и его собутыльников. Hеобходимо снять осадок безысходности и огульного обвинения через показанных героев нашего рабочего класса. Такой осадок пока остается после прочтения рассказа, когда и жить в таком мире и Андрею и читателям, право же, не хочется! Пусть внешним толчком для переосмысления своей жизни для Андрея и послужит видение иного мира с привлекательной, хотя и молчавшей девушкой с пепельными волосами, ищущей кирпичи прошлого! Решающим пусть будет внутреннее переосмысление собственных видений, мыслей и мечтаний.

Приблизив оба эта рассказа к реалистическому повествованию, авторы сделают их действительно борющимися с безобразными проявлениями наших дней, с чем надо бороться всеми средствами, в том числе и литературными. Hо стоит показывать эти уродства, противопоставляя им нечто светлое, зовущее, вселявшее надежду на лучшее, а не сознание безысходности с маханием на все рукой.

Hельзя забывать, что писатель, в той числе и фантаст, - учитель жизни! И эту жизнь надо уметь и увидеть и показать, а не просто отвратить от жизни существующей, что на руку нашим врагам.