Анатолий Мельников - Происшествие на острове Мэн (сборник)

— И они еще не скоро выйдут из этого состояния, — заметил Хартфелт, — так что наказание, которое мог бы применить Международный центр космических исследований, просто не достигло бы цели… Да они и не собираются это делать… Хочу высказать одно предположение, — продолжал астрофизик. — Как это ни парадоксально звучит, но по-моему, экипаж столкнулся в космосе с тем, что вызвало у него не отрицательные, а… положительные эмоции. Если бы им хоть что-то угрожало, вселяло ужас или отвращение, они непременно поделились бы этим с нами. И уж тем более не помышляли об уничтожении документов на борту.

— Положительные эмоции — значит, напротив, они себя хорошо чувствовали, не были ничем угнетены, попали в благоприятные условия? — удивился глава правительства.

— Вот именно! — подхватил Хартфелт. — Они попали в благоприятные условия!..

— Почему же они не хотят об этом рассказать? — недоуменно развел руками премьер-министр.

— Им что-то мешает, — сказал Хартфелт. — Возможно, обстоятельства морально-нравственного порядка. Они чем-то связаны…

— Можно ли предположить, что причина этого — контакт с разумными существами?

— Скорее всего — да, — подтвердил астрофизик.

— Значит…

— …они могли подвергнуться целенаправленной обработке. Или сами прониклись симпатиями к тем существам или обстоятельствам, в которых оказались.

— Может, они не хотят «выдавать» тех, кто их обласкал?

— Что дурного в том, чтобы рассказать о дружеской встрече в космосе? — возразил Хартфелт. — Впрочем, история знает немало примеров, когда чужеземцы поселялись в других странах и так сживались с их народами, с их обычаями и верой, что обретали там новую родину, интересы которой никогда не предавали.

— Расскажите о ком-нибудь из них.

— Извольте, — с готовностью отвечал астрофизик. — Немецкая принцесса Ангальт-Цербстская София Августа Фредерика в 1744 году, в возрасте пятнадцати лет, приехала в Россию и провела там всю свою остальную жизнь, вплоть до смерти в 1796 году. За тридцать четыре года до кончины, в 1762 году, она стала российской императрицей Екатериной Второй и сделала немало для своей новой родины, защищая ее от происков монархов Западной Европы и турецких султанов… Она даже препятствовала своим бывшим соотечественникам, когда те стремились приехать в Россию в поисках легкого обогащения.

— Ну, а пример более близкий истории Австралии по времени и расстоянию?

— Опять-таки из русской истории, но связь с Австралией несомненная. Сто лет спустя, в 1870-80-х годах, русский этнограф Николай Николаевич Миклухо-Маклай изучал жизнь коренного населения Юго-Восточной Азии, Австралии и Океании. Кстати, он был женат на дочери генерал-губернатора Австралии…

Премьер кивнул в знак того, что знает об этом факте.

— Так вот, когда Маклай жил среди папуасов на северо-восточном побережье Новой Гвинеи, с ним произошел любопытный случай. Однажды папуасы пригласили его с собой в длительную прогулку по реке на туземных пирогах. Целый день они поднимались вверх по течению, заночевали на берегу, снова плыли и только к исходу вторых суток достигли мощного водопада, который преградил им дальнейший путь. Они поднимались в горы еще часа два, прежде чем достигли берегов золотоносного ручья. На дне его поблескивало множество золотых самородков. Так папуасы хотели выразить Маклаю свою преданность и благодарность за защиту их интересов от посягательств «цивилизованных наций». Маклай всегда стремился обратно, на берег, названный его именем. Он никогда и никому не выдал тайны золотого ручья. Лишь много лет спустя рассказал о нем в кругу семьи, находясь за многие тысячи километров от тех мест.

— Это звучит как притча, — заметил премьер-министр. — Вы хотите сказать, что экипаж «Саймака» тоже не хочет выдавать тайны космоса?

— Похоже на то, — отозвался Хартфелт. — Это можно было бы назвать синдромом…

— …Хартфелта, — подсказал премьер-министр.

Тур припал к иллюминатору «Саймака». теперь он видел искусственную планету целиком, на фоне поверхности Юпитера. Хоуп заметно перемещалась к краю огромного бурлящего диска. Еще мгновение — и она сошла с него и слилась с чернотой космоса. Лишь бриллиантовые грани вспыхивали в темноте красновато-зелеными всплесками…

Я замер перед дверью директорского кабинета. Она была чуть приотворена. За нею — все разом — шумно переговаривались несколько человек.

— Прошу внимания! — знакомый директорский голос перекрыл все остальные. — Зачитываю заключение комиссии. Сейчас нужно будет его утвердить. Итак, слушайте: «16 сентября 1987 года в 18 часов 53 минуты в Доме творчества Литфонда произошел выброс кабины магнитно-импульсного лифта № 3 за пределы основного здания. Установлено, что в момент происшествия в кабине лифта пассажиров не было. После опроса свидетелей комиссия пришла к заключению, что сход кабины произошел в результате самопроизвольного замыкания аварийного контакта лифта (так называемой „красной кнопки“). В соответствии с приложенным к данному Заключению актом о профилактическом ремонте лифта № 3 от 15 сентября 1987 года, накануне происшествия лифт с помощью электромагнитного импульса был одномоментно поднят на крышу здания. Ввиду позднего времени окончания работ и устойчивой сухой погоды было решено шахтный люк крышкой не закрывать, с тем чтобы на следующее утро продолжить ремонт лифта № 3. После окончания упомянутого ремонта 16 сентября в 18 часов 34 минуты лифт № 3 был опущен в шахту. Крышка шахтного люка после этого оставалась открытой. Потребовалась, однако, доводка пульта управления лифтом. Был объявлен получасовой перерыв в работе для отдыха ремонтной бригады, но еще до окончания этого срока лифт самопроизвольно включился, и его кабина, набрав предельную скорость, вылетела из шахты. Как показывают свидетели происшествия, кабина поднялась на значительную высоту, пробила облачность и исчезла из поля зрения. Через четыре дня кабина лифта была обнаружена в море пограничной службой и выловлена, а затем доставлена на пляж Дома творчества для расследования…»