В. Сапарин - Фантастика, 1965

Но чаще всего хватаешься за научную фантастику, чтобы вернуть утраченное равновесие, чтобы добиться необходимого спокойствия и уверенности в себе.

Ведь в научной фантастике таится такой мощный заряд оптимизма, как, пожалуй, ни в каком другом жанре. Даже когда там изображены трагические события. Возьмем, например, многие романы и рассказы Станислава Лема или книги И.Ефремова “Туманность Андромеды” и “На краю Ойкумены”. Конечно, я не хочу сказать, что вся фантастика должна быть насквозь оптимистична, но в принципе фантастика говорит о героизме, о людях сильных, умных, смелых, благородных — о тех, кто прокладывает пути в будущее.

Ну, и, наконец, изображение будущего; это тоже привлекает к фантастике всех и в первую очередь опять-таки ученых. Ученый-исследователь всегда живет как бы впереди своего времени; он прочно связан с настоящим, и в то же время он какой-то частью своей личности находится в будущем — в том будущем, которое, конечно, лучше настоящего и в котором, конечно, уже хоть частично свершились его мечты.

И когда ученый читает научно-фантастическую книгу, он ощутимо представляет себе это будущее, он хоть на время дышит его атмосферой.

В общем, мне кажется, в наши дни существенно меняется оценка различных литературных жанров, иначе выглядят перспективы их дальнейшего развития. И прежде всего это касается научной фантастики: на наших глазах она становится полноправным жанром литературы, научно-фантастические книги приобретают все новых — и притом уже не детского возраста — читателей. И это понятно. Жизнь и психология ученого должны стать объектом такого же пристального внимания писателей, как жизнь любого другого человека. Научные истины надо стараться понять, а не подменять их бестактной гримировкой специалиста по взрывчатым комарам под Эйнштейна, как это сделано в фильме “Каин XVIII” (в чем, уж конечно, неповинен Евгений Шварц!). Наука на наших глазах изменяет облик мира, и давно пора, чтобы это понимали все писатели и художники, а не только фантасты.

М.ПЕРЕЛЬМАН.

научный сотрудник Института кибернетики АН Грузинской ССР

В фантастической литературе бывают и фантастические провалы — злополучная колпаковская “Гриада” тому примером. О них надо писать так же, как и об успехах, ибо изучение крайностей всегда полезно и модель типового заблуждения не менее поучительна, чем эталон красоты. В советской литературе фантастика — все еще молодой жанр, теория его разработана несравненно меньше, чем теория любого другого жанра, а потому “метод проб и ошибок” волей-неволей остается тут главным поводырем. Как надо делать фантастику, еще не очень ясно; но как не надо — мы понимаем с каждым новым произведением все лучше и лучше.

Две повести Л.Могилева — “Железный Человек” и “Профессор Джон Кэви” — хорошая основа для делового разговора о жанре. Это не “фантастический провал”, но и успехом эти повести не назовешь. Их недостатки характерны для многих начинающих писателей-фантастов.

Тяжело больной Нед Карти поддался на уговоры профессора Траубе. Он дал согласие на необычный и опасный эксперимент: Траубе переместил его мозг в голову искусственного человекоподобного устройства, которое в результате стало Железным Человеком и получило имя Гарри Траубе (профессор представляет всем это гибридное существо как своего родного сына).

Тут начинается целая серия психологических загадок, на которых и строится весь сюжет повести.

Почему-то Траубе очень не хочет говорить Неду-Гарри, кто он такой, хоть от этого явно было бы больше пользы, чем вреда. Почему-то профессор Сандерсон, враг Траубе, не нравится своей ассистентке Элеоноре, что не мешает сыну Сандерсона Маку в нее влюбиться. Почему-то Элеонора, впервые увидев Железного Человека, решила его просить о протекции — о том, чтобы Траубе принял ее в свою лабораторию.

После этого Мак попросту лезет драться к Гарри, и тот почему-то обязательно (это предопределено до начала драки) убивает его. Траубе после этого сообщает Железному Человеку, что он бывший Нед Карти. И почему-то, узнав об этом, Железный Человек умирает.

Мы имеем дело с таким случаем — нередким, впрочем, не только в фантастике, — когда добрые намерения автора стихийно разошлись с их художественным воплощением.