Фрэнк Герберт - Дети Дюны

Она взяла одну из катушек. И МУРИЗ! Этот человек — истерик. Это единственно возможное объяснение. Иначе ей надо поверить в чудеса. Ни один человек, не говоря уже о ребенке (даже о таком ребенке, как Лито) не мог бы прыгнуть с громады Шулоха и уцелеть, удрав после этого в пустыню такими скачками, что переносили его с гребня на гребень дюн.

Алия ощутила под рукой холод шигавира.

Где же тогда Лито? Ганима отказывалась считать его иначе, чем мертвым. Видящая Правду подтвердила ее рассказ: Лито задран Лазанским тигром. Тогда кто же этот ребенок, о котором докладывают Намри и Муриз? Она содрогнулась.

Разрушено сорок кванатов, их вода выпущена в песок. Верные Свободные и даже мятежники — все невежественные суеверы, все! Ее отчеты полным-полны рассказами о загадочных событиях. Песчаная форель прыгает в кванаты и распадается на великое множество своих маленьких копий. Черви умышленно топят себя. Кровь сочится из Второй Луны, падая на Арракис, где она вызывает великие бури. А ведь частота бурь И ВПРАВДУ возрастают!

Она подумала о Данкане, отрезанном в Табре от внешнего мира, раздраженном ограничениями, наложения которых на него она настоятельно потребовала от Стилгара. Он и Ирулэн болтают и еще кое о чем, кроме того, каково ИСТИННОЕ значение всех этих знамений. Дураки! Даже ее шпионы поддаются влиянию этих возмутительных побасенок!

Почему Ганима настаивает на своей истории с Лазанским тигром?

Алия вздохнула. Только одно из сообщений на шигавирах было для нее утешительным. Фарадин прислал отряд своей личной гвардии, чтобы «помочь вам в тревогах и подготовить путь для Официального Обряда Обручения». Алия улыбнулась самой себе и присоединилась к хихиканию, рокотавшему в ее черепе. Этот план, по крайней мере, остается в целости. Надо найти логические объяснения, чтобы развеять всю остальную суеверную чушь.

Тем временем она использует людей Фарадина, чтобы помочь под Шулохом и арестовать известных диссидентов, особенно среди наибов. Она прикинула, не предпринять ли действий против Стилгара, но внутренний голос остерег ее от этого.

— Пока еще — нет.

— У моей матери и Сестер до сих пор имеется свой собственный план, прошептала Алия. — Почему она тренирует Фарадина?

— Может, он ее возбуждает, — сказал Старый Барон.

— Нет, что ты, такая ледышка?

— Ты не думаешь о том, чтобы потребовать от Фарадина вернуть ее?

— Я знаю опасности этого!

— Хорошо. Между тем. Недавно заходила твоя молодая советница, Зия. Как его звать? Агарвис? Да, Бур Аргавис. Если б ты пригласила его нынче вечером…

— Нет!

— Алия…

— Уже почти заря, ненасытный ты старый дурак! Нынче утром собирается военный совет, жрецы будут…

— Не доверяй им, дорогая Алия.

— Конечно, нет!

— Очень хорошо. Теперь, этот Бур Аргавис…

— Я сказала — нет!

Старый Барон промолчал, но она начала испытывать головную боль. Боль медленно поползла от левой щеки внутрь черепа. Однажды она заставила ее метаться, как безумную, по коридорам, проделав такую штуку. Теперь она твердо решила ему воспротивиться.

— Будешь упорствовать — приму болеутоляющее, — сказала она.

Ему ясно было видно, что она и в самом деле это сделает. Боль начала слабеть.

— Очень хорошо, — с обидой. — Тогда, в другой раз.

— В другой раз, — согласилась она.

Непреложным было это пророчество, нитки превращаются в канаты, и Лито теперь казалось, что он знал об этом всю свою жизнь. Он посмотрел вперед за вечерние тени над Танцеруфтом. В ста семидесяти километрах к северу находится Старое Ущелье, глубокая извивающаяся расселина в Защитной стене, через которую первые Свободные мигрировали в пустыню.

В Лито не оставалось сомнений. Он знал, почему он стоит здесь в пустыне, в одиночестве, и с чувством притом, что вся эта страна принадлежит ему, что она должна повиноваться его велению. Он ощущал струну, связывающую его со всем человечеством, и глубинную необходимость мироздания жизненных опытов, придававших ему логический смысл, мироздания принятых регулярностей внутри вечного изменения.

«Я знаю это мироздание».

Червь, доставивший его сюда, явился на притоптывание его ноги, и, восстав перед ним, замер, как послушный зверь. Он вскочил на него и, только при помощи своих обладающих новой силой рук, развел ведущую губу колец червя, чтобы держать его на поверхности. Червь совсем притомился за целую ночь гонки на север. Его кремниево-серная внутренняя «фабрика» работала на полную мощь, щедро выбрасывая клубы кислорода, которые попутный ветер доносил до Лито обволакивающими вихрями. По временам у него начинала от теплых выбросов кружиться голова, и он испытывал странные ощущения. Рефлекторная и круговая субъективность его видений обратилась вовнутрь, на его предков, заставляя его припоминать кусочки его прошлого на Земле, сравнивая затем эти кусочки с его изменившимся «я».