Даниил Клугер - Охота на компаньонов

- Ты обедал? - спросил он осторожно.

Натаниэль покачал головой.

- Офра варит кофе, - сообщил Маркин. - Что-нибудь еще хочешь?

Тот же жест. Алекс вздохнул. Разговора не получалось. Он беспомощно оглянулся на дверь. Словно услыхав его призыв о помощи, дверь распахнулась, и на пороге появился человек, которого Маркин менее всего желал бы видеть. Во всяком случае, сейчас.

- Натанчик, ты здесь? - весело закричал 85-тилетний Моше Гринберг, вваливаясь в кабинет. - Вот и хорошо, а то я уж думал, что придется вечером тащиться к тебе домой.

Он взгромоздился в кресло напротив Натаниэля и умильно посмотрел ему в глаза.

- Привет, Моше, - сказал Розовски бесцветным голосом. - Если вы насчет результатов расследования, подождите немного. Мы его еще не завершили.

- О чем разговор! - Гринберг пренебрежительно взмахнул рукой. - Я вообще пришел просить прекратить это дело.

В тусклых глазах Натаниэля появились проблески слабого интереса. А Маркин откровенно обрадовался.

- Да, - сказал Гринберг, - я подумал: мне уже восемьдесят пять. Правильно?

Маркин и Розовски кивнули одновременно.

- А этой - ну, о которой я просил,- шестьдесят. Правильно?

Маркин и Розовски снова кивнули.

- Так я подумал, - сказал Гринберг жалостливым голосом, - ну, сколько я еще протяну? Ну максимум лет двадцать... - он подумал и добавил: - Или тридцать.

Сорок - это в крайнем случае.

Маркин и Розовски переглянулись. Пока неясно было, к чему клонит старик.

- Вот, - продолжал Моше Гринберг, - так если уж лет осталось всего-ничего, их надо прожить хорошо. А что хорошего в жизни с такой старухой?

Алекс громко сглотнул. Розовски захохотал. В кабинет вошла Офра с подносом, на котором стояли дымящийся кофейник, сахарница и пустые чашки.

- Как тебя зовут, красавица? - тут же спросил Гринберг.

Офра улыбнулась, поставила поднос на стол.

- Она не говорит по-русски, - объяснил Натаниэль Гринбергу. Тот тут же повторил вопрос на идиш.

- И на идиш она не говорит.

- А биселе, - тут же блеснула Офра своими познаниями в идиш.

- Ладно, - махнул рукой Моше, - тогда ты сам спроси: пойдет она со мной в ресторан сегодня вечером?

Натаниэль невозмутимо перевел вопрос на иврит. Офра внимательно осмотрела всех троих по очереди, потом сказала:

- К сожалению, я обещала подруге сходить сегодня вечером с ней в Синераму. Но если бы мне довелось выбирать кавалера для похода вечером в ресторан, я бы, конечно, выбрала настоящего мужчину. Единственного из вас троих, - тут она еще раз улыбнулась Моше Гринбергу и закончила фразу: Вас.

После чего вышла с гордо поднятой головой.

- Что она сказала? - спросил Гринберг. Розовски объяснил. Гринберг кивнул, потом заметил с серьезным видом:

- У тебя очень умная секретарша, Натанчик. Это большое дело, поверь опытному человеку. Если ты начальник - ты можешь быть дураком, ничего страшного, кто-то не заметит, остальные не поверят. Но секретарша, Натан, секретарша должна быть красавицей и умницей. Единственное, что ей можно посоветовать - пусть займется языками, - Гринберг снова оживился. - Вот, помню, в восемнадцатом году...

Маркин коротко хохотнул.

- Что смешного? - воинственно спросил Моше. - Мне, между прочим, тогда было восемь лет, я все отлично помню. Так вот: у нас в соседях - в Лубнах, на Полтавщине - жил один умный старик. Звали его Элиэзер Белявский...

Натаниэль уже слышал эту историю - от собственной матери, но прерывать старика не стал, хотя и слушал в пол-уха.

- Так вот, - продолжал Моше, - кто бы ни захватывал Лубны - красные, белые, зеленые, серо-буро-малиновые - первым делом, погром. И каждый раз Белявский, светлая ему память, он сам шел к очередному коменданту и договаривался о выкупе.

Чтобы погрома не было. После собирали - кто сколько мог, и нас оставляли в покое. Относительном, конечно, моим бы врагам такой покой... Но вот как-то раз - то было при петлюровцах - насчет выкупа договорились, но сами они, чтоб им холера в печенку, между собой не договорились. И несколько этих головорезов решили все равно "пощипать жидов", как они это называли. Ну вот. Пришли к нам. А наши еврейские семьи тогда были, нивроку, не по два дите, а ого-го! - Гринберг гордо улыбнулся. - У моей мамы, слава Богу, нас было шесть душ. И у соседей, у Белявских, душ восемь... - он на минуту замолчал, пошевелил беззвучно губами. - Да, кажется, восемь.

Те синежупанники приперлись, один ка-ак хлопнет нагайкой об стол: "Давайте, жиды, золото!" Мы все - я имею в виду, все дети, подняли такой гвалт! С перепугу. Так петлюровцы просто обалдели. А после говорят Элиэзеру - тот был старшим по возрасту: "А ну, говорят, успокой их!" А Элиэзер быстро сообразил и громко так прикрикнул - по-русски: "Тише, дети" - и тут же добавил на идиш: