Журнал «Если» - «Если», 2011 № 02

— Могла, — угрюмо признаю я.

Я имела в виду, что не знала, но это вообще-то неудивительно. Через какое-то время в журнал перестаешь заглядывать. Есть правила.

— Никогда даже не спрашивала, — негромко добавляет сын. — Ну, как у них дела…

Я поднимаю на него взгляд. Дикс смотрит на меня безумными глазами с другого конца комнаты, прижавшись спиной к стене. Он так напуган, что не решается броситься мимо меня к двери.

— Что ты здесь делаешь? — устало спрашиваю я.

У него перехватывает горло, и со второй попытки он отвечает:

— Ты сказала, что я могу вернуться. Если сожгу свой линк…

— Ты сжег свой линк?

Он сглатывает и кивает. Вытирает кровь с губ.

— А что об этом сказал шимп?

— Он сказал… оно сказало, что не возражает, — Дикс делает столь откровенную попытку подлизаться, что в тот момент я даже верю, будто он действительно не связан с шимпом.

— Значит, ты спросил разрешения? — Он послушно кивает, но я вижу правду на его лице. — Не ври, Дикс.

— Он… правда это предложил.

— Понятно.

— Чтобы мы могли поговорить.

— И о чем ты хочешь поговорить?

Он смотрит в пол и пожимает плечами.

Я встаю и подхожу к нему. Он напрягается, но я качаю головой, развожу руки.

— Все хорошо. Не бойся.

Я прислоняюсь к стене, соскальзываю вдоль нее, сажусь рядом с ним на пол.

Какое-то время мы просто сидим.

— Как все это было долго, — произношу я наконец.

Он смотрит на меня, не понимая. Что вообще означает слово «долго» здесь?

— Знаешь, говорят, что никакого альтруизма не существует, — пробую я снова.

Его глаза на мгновение становятся пустыми, затем в них мелькает паника, и я знаю, что он сейчас пытался узнать через линк определение этого слова, но ничего не вышло. Значит, мы действительно одни.

— Альтруизм, — объясняю я. — Противоположность эгоизму. Делаешь нечто такое, за что платишь сам, но это помогает кому-то еще. — Кажется, он понял. — Говорят, что каждый бескорыстный поступок в конечном итоге сводится к манипулированию, или родственному отбору, или взаимному обмену, или чему-то еще, но это не так. Я могу…

Я закрываю глаза. Это труднее, чем я ожидала.

— Я могу быть счастлива, просто зная, что у Кая все было в порядке, что Конни была счастлива. Даже если это не принесет мне и зернышка выгоды, даже если это будет мне что-то стоить, даже если не будет шанса, что я когда-либо увижу любого из них вновь. И не жалко будет заплатить почти любую цену, лишь бы знать, что у них все было хорошо.

— Просто верить, что у них…

Значит, ты не видела ее во время последних пяти строек. Значит, он не попадал в твою смену после созвездия Стрельца. Они просто спят. Может быть, в следующий раз.

— Значит, вы не проверяете… — медленно произносит Дикс. На его нижней губе пузырится кровь; он этого не замечает.

— Мы не проверяем. — Да только я проверила, и теперь их не стало. Обоих не стало. Если не считать тех каннибализированных нуклеотидов, которые шимп переработал в моего дефектного и неприспособленного сына.

Мы единственные теплокровные существа на тысячи световых лет вокруг, а мне так одиноко.

— Прости, — шепчу я, наклоняюсь и слизываю кровь с его разбитых губ.

На Земле, когда еще существовала Земля, жили такие маленькие животные — кошки. У меня когда-то был кот. Иногда я часами наблюдала, как он спит — лапы, усы и уши у него подергивались, когда он гонялся за воображаемой добычей в том мире, который изобретал его спящий мозг.

Мой сын выглядит так же, когда шимп прокрадывается в его сны.

Метафора почти буквальная: кабель проникает в его мозг, подобно какому-то паразиту, обмениваясь теперь информацией по старомодной волоконной оптике, потому что Дикс сжег свой беспроводной линк. Или, пожалуй, занимаясь принудительным питанием — яд течет в голову Дикса, а не наоборот.

Я не должна здесь находиться. Разве не я недавно разразилась тирадой насчет вторжения в мою личную жизнь? (Недавно. Двенадцать световых дней назад. Все относительно.) И все же я не вижу, что Дикс может назвать здесь своим личным: ни украшений на стенах, ни каких-то поделок или хобби, ни видеомузыкальной консоли с панорамным звуком. Вездесущие в каждом жилом помещении секс-игрушки стоят без дела на полках; я предположила бы, что он сидит на либидо-подавителях, если бы недавний опыт не доказал иное.

Что я делаю? Это что, некий извращенный материнский инстинкт, какое-то рудиментарное проявление плейстоценовой материнской подпрограммы? Неужели я настолько робот? Или мозговой ствол послал меня сюда охранять своего ребенка? Охранять своего сексуального партнера?