А Аттанасио - Темный Берег

Бульдог смущенно отвернулся и поглядел на сверкающие палатки импровизированного поселка.

- Посмотри на нас, сидящих на Ирте на обламывающемся краю Бездны с ее вакуумом и тусклым холодным светом. Эта Бездна ждет, когда поглотит нас целиком. Рано или поздно все мы там будем...

- Да, Пес. Все, кроме святых. - Тиви положила руку на его мохнатую лапу. - Есть у меня вопрос. Не насчет святых или проклятых, просто насчет живых.

- Это хорошо! Я сам не святой и не проклятый, - сказал Бульдог и положил большие руки на перевязь жезлов власти, сооруженную им из запасов с верфей. - Как все, я живу на Светлом Берегу, пока не покину тело и свет не унесет меня во тьму Залива. Так предсказывают талисманические мудрецы, и я в их словах не сомневаюсь.

Тиви кивнула и потрогала ожерелье амулетов, радуясь их успокаивающей силе.

- Ты думаешь, что это жизнь, которую можно любить? - спросила она. - Я в том смысле, что мы видели столько смертей, и таких ужасных... "Амулеты исцеляют тело, Чарм исцеляет душу". Так говорят ведьмы. Но мертвых все равно не вернуть. И это насмешка надо мной.

- Насмешка над тобой? - Бульдог рассмеялся от неожиданности. - Ты заговорила как ведьма.

- Насмешка - это то, что я ощущаю. - Ее взгляд осветился настойчивостью. - Пес, я люблю Дрива.

- Любовь! - Философ набрал воздуха, чтобы пуститься в рассуждения о пленительных истинах Отрывка о Любви, но сдержался, увидев напряженную тревогу на загорелом лице своей подопечной.

- А все, что я о нем знаю, - это только сон. И все равно я его люблю. Можно ли любить сны, Пес?

- Некоторые философы сказали бы, что все, что мы можем любить, - это наш сон.

Тень между ее глазами исчезла, напряжение спало.

- Так что все в порядке? Насчет меня и Дрива?

- Любовь есть вопрос, - процитировал Бульдог из Отрывка и вгляделся в ее лицо с теплым блеском янтарных глаз. - Ответ лежит не во мне, моя серьезная подруга, а в Дриве.

Оба перевели взгляды на плещущие пологи палаток, думая о том, сколько еще работы им предстоит. Бульдог попрощался и зашагал величественной походкой к лечебнице, гордый тем, что дал подопечной совет, достойный мудреца, и без многословных проповедей.

"Любовь, - подумал он, - и есть то, что исцеляет нас в этом творении разбитых миров. Не слова. Слова - гулкая пустота. Исцеляет любовь, заключенная в них".

Философ подставил лицо ветру, чтобы ощутить вкус пены, и продолжал разговор с собой из глубины сердца.

"Таким образом, мы - целители, разве не так? Потому что любовь нужна не меньше, чем Чарм. Да, каждый из нас - целитель, потому что все мы раненые".

Он заглянул себе в душу, оценивая потери прошлого, которые надо будет запомнить. Подергивая бороду, он говорил, заполняя эту пустоту, и слова создавали в нем тепло, как излучение одинокой звезды.

- Одинокое в ветре своего танца, человечество представляется мне очень похожим на старого целителя на осыпи горного склона под безучастным простором безбрежного неба. Вся его душа парит в его заклинаниях. - Он вздохнул: - И чему же мы должны посвятить беспомощность этого танца, Бульдог? Чему? И я тебе скажу, друг мой: этой болью незнания, этой попыткой узнать и понять горе жизни мы познаем крайности любви.

Тиви с нежностью смотрела ему вслед, видя, как он разговаривает сам с собой, и рада была, что он так прямо воспринял тот совет, что дал ей. Снова ощутив благодарность за его дружбу, она коснулась талисманных бус у себя на шее, которые он ей дал, и они помогли ей пробудить в себе нежность после стольких тяжелых страданий.

Мысли ее вернулись к Дриву, и она задумалась, на что будет похожа их жизнь.

Пройдет еще день, и герцог встанет исцеленный, избавленный от всех ран, нанесенных Поездом Боли. Но пока что он странствует далеко от своего бесчувственного тела. В горячечном полете он опоясывает мир и снова ищет Габагалус. Ночь накрыла дальний край, и он видит под собой только светящееся море, глянцевое от света планет и звездного дыма.

На дневной стороне он летел среди растрепанных ветром облаков над священной вершиной Плавающего Камня. Сожженные поля в тени висящей горы уже оживали искрами зелени, исцеленные чармовой водой.

Проплывали луга, иногда мелькала степная деревушка, плавающая в спокойном море зелени. Далеко сверкали цепи мелей, приливных луж и морского горизонта. Уходили торжественно назад Сухие Болота с виноградниками, пастельными хижинами и небесными пристанями, возносящимися в облака вместе с торговыми дирижаблями.