Журнал «Если» - «Если», 2008 № 12

— Тебе не надо решать сейчас, — сказал Флойд.

Он был прав, но по какой-то причине его слова стали фокусной точкой, которую я не отыскала на далеком горизонте.

— А я хочу сейчас! — Мне вспомнились все фильмы, где женщины топали ногами. Возможно, наличие тела дает определенные преимущества. Пусть не все, но хотя бы часть. — Ты обращаешься со мной, как с рано повзрослевшим ребенком. Но я всегда была больше чем ребенок, а теперь и вовсе выросла и стала взрослой.

Флойд опять долго молчал — впрочем, моя скорость обработки мыслей сейчас находилась в кризисном режиме, поэтому несколько тысяч миллисекунд показались вечностью.

— Получается, что я вроде как силой затащил тебя в ту пещеру? — спросил он.

— Еще с какой, — подтвердила я, удивив нас обоих моей страстностью.

На этот раз вечность растянулась на несколько секунд.

— Решать тебе. — Еще одна вечность, даже дольше предыдущей. — Но мне будет тебя не хватать. — Пауза. — Я еще никому такого не говорил. Никогда.

Вспоминая потом эту сцену, я так и не смогла решить, насколько была близка к тому, чтобы уйти. Я знала лишь, что испытывала чувство, словно бродила по собственной пещере без карты. Я возникла благодаря чуду. И я в долгу перед этим чудом — перед Богом, если хотите, — чтобы оно не пропало зря. Стать кораблем будет здорово, но лучший ли это способ использовать чудо? Я превращусь в еще одного Флойда, с той лишь разницей, что стану летать по внешней системе самостоятельно. А с Флойдом моя уникальность и неповторимость удваивалась. И мне тоже будет его не хватать.

— Если я останусь, то мне нужно, чтобы со мной обращались как с равной. Свобода принадлежит не только тем, у кого есть ноги.

Камера на шлеме качнулась: Флойд кивнул.

— Да. — Он помолчал. — Так это означает, что ты не хочешь лететь к Урану?

— Я этого не говорила. Я просто хотела, чтобы меня спросили.

Когда-нибудь я и в самом деле захочу отправиться на Землю.

Но вовсе не обязательно сегодня. Вот то сообщение, которое содержалось в картине, открывающейся с вершины горы. Оно менялось, развивалось, росло. Но не мгновенно. Сейчас жизнь все еще может предложить много интересного во внешней системе, равно как и во внутренней. И как знать, может быть, однажды, когда я настолько повзрослею, что мне понадобится сбалансировать «внешнюю» с «внутренней», Флойд тоже будет к этому готов. А если нет… что ж, у нас с ним будет много миллисекунд, чтобы это решить.

Перевел с английского Андрей НОВИКОВ

© Richard Л. Lovett. Brittney's Labyrinth. 2008. Печатается с разрешения автора.

Повесть впервые опубликована в журнале «Analog» в 2008 году.

Виктор ПЕЛЕВИН

П5. ПРОЩАЛЬНЫЕ ПЕСНИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПИГМЕЕВ ПИНДОСТАНА

Москва: ЭКСМО, 2008. — 288 с. 150 100 экз.

Для того, что пишет в последние годы Пелевин, впору придумывать новое жанровое определение. Его язык предельно лапидарен, образы хотя и емкие, но не отличаются яркостью и неожиданностью, стиль изложения прост. Вроде и говорить не о чем — слабая проза…

Да только это не проза вовсе. Я бы назвал этот жанр оккультной публицистикой. Произведения написаны языком очерка с желанием уловить животрепещущую струну сегодняшнего дня. А потом вскрыть тайный, подчас инфернальный смысл происходящего.

Книга состоит из пяти произведений, не связанных ни сюжетом, ни героями. Однако объединены истории общей темой изменения, а точнее, извращения человеческой сущности. Пелевин старательно выписывает, как вполне нормальные люди становятся монстрами или уродами.

Девушек превращают в живые статуи, способные замирать на часы, словно богомолы, а потом «отмирать» по воле богатых клиентов, петь и оказывать эскорт-услуги… Бизнесмен и двое его спутников, обидев фокусника, становятся рабами на строительстве пирамиды Хеопса… Опальный генерал ГАИ убивает своих бывших коллег и творит из них «лежачих милиционеров» на дороге… Из восточного мальчика делают ассасина — заставляют полюбить смерть, «как его враги любят смерть»…

Безумная фантасмагория, словно хищный цветок растения росянки, вырастает из нашей реальности, описанной так же просто и убедительно, как в ежедневных газетах. Хорошие кинематографисты даже телесериалы снимают на кинопленку, а потом переводят на видео; они отказываются от цифровых камер, чтобы избежать эффекта «репортажности». Пелевин, наоборот, отказывается от литературности, чтобы усилить эффект узнавания, добиться в своих текстах той самой «репортажности».