Святослав Логинов - Ушедшее лето искать

– Значит, не залетели, а заплыли, — покладисто соглашался Долмат. — Речка тут неподалёку, вот и поднялись по течению.

Фатьян приносил журнал со статьёй о финиковых пальмах, где говорилось, что, не имея ветвей, пальмы летать не умеют, а носятся по саванне, топорща листьями, но, вопреки расхожему мнению, будучи испуганными, вершину в песок не прячут, а то финики от песка было бы не отмыть.

Долмат и тут не возражал. Кивал согласно и, не заглянув в текст, принимался рассказывать, что ананасов в прошлом году прилетело столько, что не переесть. Он, Долмат, эти ананасы в бочках квасил и зимой варил из них кислые щи. Вот только вчера последние доел.

В конце концов, Фатьян перестал спорить. Хочется человеку залётных ананасов — и пусть его.

Зима установилась суровая, февральские метели завывали в еловых вершинах. Лесные великаны плотно обступили дом, жались ближе к теплу, уже не пугаясь топора и не думая, что тепло происходит от их собственной плоти, сгорающей в печи. Выгребая по утрам из печки золу, Фатьян щедро рассеивал её под корнями столетних елей. В знаменитой книге Октябрины и Александра Ганичкиных "Всё о саде и огороде" сказано, что делать это ни в коем случае нельзя, поскольку прикормленные дикарки весной могут остаться на понравившихся местах, и вместо сада неопытный любитель получит лесную чащобу. И всё же, Фатьян чуть не ежедневно выходил с совком золы, наблюдая, как проседает снег в тех местах, куда просыпалась давно остывшая зола.

Оттосковали метели, солнце стало появляться чаще, в полдень над первыми проталинами толклись безвредные снежные комарики — признак грядущей весны. Замшелые ели, не соблазнившись золой и навозом, начали перебираться на старые подзолы, освобождая место саду или безобразному бурьянищу, если вдруг с перелётными деревцами в тёплых краях случится какая беда.

Часто, бывало, вечерами, сидя у натопленной печки, Фатьян думал о судьбе улетевших яблонь и вишен. Там, в жарких странах, перелётные деревья не цветут и не плодоносят, а значит, и отношение к ним самое неуважительное: древесина. Зайдёшь от нечего делать в мебельный магазин и ужаснёшься при виде расцветок: вишня, яблоня… редко когда — дуб. В прежние года на фанеровку шло по большей части красное дерево, а теперь аборигены свои леса берегут, а пришлых не жаль — валяй их всех под корень!

Ухаживал, лелеял, прививал, чтобы всеми корнями к родной земле приросли, а потом сам же и отпустил искать ушедшее лето. На фруктовых фермах сортовые яблони цепями приковывают, опасаясь неучтённых потерь. Так зато у них и не яблоки, а сельхозпродукция, годная разве что на осветлённый сок. Настоящее яблоко должно катиться по свету, как по блюдечку с голубой каёмкой, мчаться степью лазурною, цепью жемчужною с милого севера в сторону южную. А ты — гляди им вслед, а потом жди, мучайся, волнуйся: вернутся ли?

Ели и осины давно освободили место, откочевав в лесные урочища. Трухлявую ольшину, которая не смогла вовремя унести корни, Фатьян спилил и порубил на дрова. Долмат уже трижды врал, будто бы видел где-то цветущее волчье лыко — оно прилетает впереди всех. Фатьян не верил. А хоть бы и правду соврал сосед, одно волчье лыко весны не делает.

Фатьян ждал. Подолгу сидел вечерами на улице, глядя в лиловеющее небо, высматривал, не мелькнёт ли над горизонтом возвращающийся клин. И, как всегда, упустил самый важный момент. Утром вышел на улицу и задохнулся от разлитого повсюду аромата цветущих яблонь и вишен. Вернулись почти все, даже пара приблудных слив укоренялась на том месте, где прежде росла отжившая своё груша.

Недолгий праздник цветения.

Весна…