Максим Кононенко: Жёлтые береты

Тут прямо с моста с воем на меня, черт возьми, я даже испугался немного - откуда им здесь-то взяться, я ж ни единого свидетеля не оставил... Очередую в стекло лобовое, не глядя, они тормозами взвизжали и на парапет - верно, зашиб рулевого. Спокойно так из фляжки глотнул. И тут как долбанет в плечо...

Я флягу выронил. Боль адская, просто невыносимая. Обернулся - а он кричит: Брось, кричит, автомат. Руки, кричит, вверх! Вот так.

Я все, что в магазине оставалось прямо в пасть его разинутую, гнусную выпустил. И как он только из машины вылез?

Дико болит рука, да что теперь - все равно в ней нечего держать фляжку я потерял. Там оставалось совсем немного. Поднял пистолет этой гниды и бегом, бегом через мост моля бога, чтоб не взяли до другого берега.

И повезло!

Встретилась только одна старуха, лет сто пятьдесят - они и старух к себе записывают! На старуху я даже патрона не потратил - наставил пистолет и закричал, чтобы тут же вниз прыгала. Послушалась, сволочь, начала перелазить, но так неловко! Я подбежал и начал ее ногами молотить в тощую задницу, изо всей силы, как мог. Перевалилась. Я даже не посмотрел, слышал только, как об лед ударилась...

А там, за мостом, направо, все бегом, недалеко уже и до крейсера. Странно, почему же они меня почти не ловят? Уважают? Как же пить хочется... Левая рука вся в крови, больно, пить хочется, в крови, больно, пить, крейсер вот уже, на курсанта хватает одного патрона. Сколько еще осталось? Двое выбежали на шум - зря, милые мои, сидеть бы вам по домам, но не теперь... Одного ногами скинул в воду с трапа, на другого плюнул и на палубу взбежал. Притаился за углом - пока они вылезать не начнут.

Выпить бы чего...

Рука как болит...

Один - нету. Другой - нету. Третий - нету. Больше не лезут. Увидел дверь справа, подбежал, толкнул - поддалась. И ввалился внутрь, по лестнице крутой и железной вниз пролетел.

Темно.

Больно везде...

Выпить бы...

Открываю глаза - далеко вверху дыра открытой двери. На палубе шум.

Встаю.

Падаю.

Встаю.

Кажется, ногу сломал...

Руки левой уже не чувствую. Совсем.

Попрыгал по коридору вперед, длинный, узкий, железный, лампочка, тусклая...

Спереди...

Вижу...

Дверь...

Открывается...

А...

Из-за...

Нее...

Что-то...

Белое...

Выплывает..

Поднял...

Пистолет...

Нажал...

Громыхнуло...

Что-то...

Белое...

Исчезло...

Нажал...

Еще...

Щелчок...

Выбросил...

Выпить...

Сломана...

Рука...

Чувствую...

Вперед...

Сзади...

Обкладывают...

Дверь...

В дверь...

Закрыть...

За собой...

Тяжело...

Закрыть...

Закрыл...

Упал...

Темно.

Цвета постоянны. Запах один. Все в порядке. Константна ее высота. Незыблема фланирующая легкость. И руки ее, опутавшие тощую поездную подушку - постоянны. Слова естественны и несложны. Я вижу и закрываю глаза в боязни слепоты. Все как и было, нет переменных, нет уравнений - железные числа, большие серые камни красивы своей неприступностью, древностью и ненужностью. Границ не видно - просторы, степи и леса, все нехожено, все ново, сколько ходить еще? Бесконечно. Не отступая, потому что преград не видно. Я становлюсь спокоен. Я стал спокоен. Мои пальцы не испытывают ничего нового.

Ничего аккуратного и нетронутого.

Глаза не видят ничего, кроме темноты.

Уши не слышат ничего, кроме далеких стуков.

Тело уже не существует.

Желания угомонились.

Я даже не хочу выпить.

Какая мне разница, будет ли на полюсе флаг?

Когда я еще туда дойду.

Стук все ближе.

Мимо - деревья, дома, остановки.

Зад - Аум.

Центр - Белая полоса.

Перед - Нирвана.

А стук уже просто невозможен.

Такое ощущение, что я лежу возле железной двери и в нее чем-то тяжелым колотят.

4

Открываю глаза. Действительно - колотят. Кричат что-то, но не слышно или непонятно. Темно все равно. Пытаюсь подняться, но схватиться не за что. И почти уже нечем.

Падаю...

Снова...

И снова...

Сухо во рту как...

Встаю, облокотившись правой рукой о косяк, головой мотать нет сил. Здесь свет. Тусклый, подпотолочный, пыльный.

Свет...

Оборачиваюсь...

Спокойно лежат они, достойно...

Как будто спят...

Словно живые...

На железных матросских двухъярусных кроватях, аккуратно стоящих в три ряда у дальней стены. И маленькая строгая табличка: "Руководители Советского государства". А чуть пониже и чуть помельче: "Ответственный за сохранность и внешний вид мумий мичман Сацкевич".

Черт, думаю, больно-то как! Голова раскалывается от этого дикого стука в дверь.