Олег Корабельников: Маленький трактат о лягушке и лягушатнике

- Ну, как американцы? - спросил он. - Еще не утерла им нос?

- Чистого носового платка не нашлось. А я вижу, ты стал гуманным лягушек на волю выпустил.

- Да, теперь очередь за тобой. Отпусти своих псов на свободу. Лето ведь, им гулять хочется.

- Хорошо. Непременно. Сейчас же.

Она встала, и он услышал, как она уходит, как идет по коридору, гремит дверьми, а потом заскулили собаки, застучали когтями по бетону, и вскоре их лай послышался за окном.

А потом он услышал голос Аллы. Она кричала что-то веселое, совсем несолидное, смеялась там, во дворе, и, наверное, бегала наперегонки со своими собаками.

Он тоже вышел во двор и увидел, что так оно и есть. Зачуханные псы со свалявшейся и грязной шерстью, с глазами, слезящимися, мутными, но все равно счастливыми носились по двору, лаяли, валялись в пыли, теребили пушистые желтки одуванчиков, а сама Алла догоняла их, валила на землю, падала, трепала их и смеялась, как маленькая девочка, одуревшая от солнца, травы и пахучей собачьей шерсти.

Из окон высовывались люди, они показывали на нее пальцами, кое-кто хмурился, а сам Лягушатник сел на корточки у нагретой солнцем стены, курил и, не жмурясь, смотрел на все это, и было ему хорошо и даже весело.

Алла подбежала к нему, бухнулась с размаху на колени, рассмеялась громко, и он увидел, что по щекам у нее протянулись струйки размазанной туши и глаза красные.

- Не плачь, - сказал он. - Все прекрасно.

Он протянул руку, чтобы погладить по волосам, но она резко увернулась, засмеялась еще громче и сказала:

- Лето пришло.

- Да, - согласился он.

Подбежала дворняга, самая лохматая, со стеклянной фистулой, свисающей, как сосулька, с ее живота, и завиляла хвостом, словно приглашая еще подурачиться, побегать, порадоваться свободе и чистому воздуху.

- Давай побегаем, - сказала Анкилостома неизвестно кому. - Ну, давай!

И так как дворняга ничего не ответила, то Лягушатник сказал за двоих:

- Давай.