Андрей Корбут - Гражданская война

-- Тогда вы ответите за это...

О чем мне больше всего хотелось спросить у них -- кто родители Клода?

Я не решился.

Я все же вынес им носилки. Они восприняли это как должное и, дружно подхватив их уже с Клодом, понесли словно знамя.

Только теперь я оглянулся вокруг. Порой так случается -- человек, спасаясь от ночного кошмара, проснувшись, вдруг осознает, что явь еще более страшна, нежели сон.

И только теперь, оглянувшись вокруг, я увидел, что стою среди улицы, где Насилие и Жестокость, на руках в паланкине, принесшие ЗЛО, вселяясь в души и монстров, и людей вершили черный суд, и ЗЛО, шаман без сердца, бил в свой громкий бубен -- то размеренно, сотрясая воздух грохотом взрывов бомб или машин, то часто-часто, срываясь на стрекот автоматных очередей, то почти замолкая, какими-то одиночными робкими выстрелами, и все завывая воплями женщин, полными боли и ужаса, то плачем детей, то исступленными ариями сумасшедших, тех, кто сошел с ума, и тех, кто раболепствовал перед Злом... но даже ЗЛО было лишь слугой -- СМЕРТИ! И она, поднявшись над улицей черным клубящимся, утопающим в ночи дымом, размашисто косила жизни... Взмах -- и две, взмах -- и пять... взмах -- и десять... Капли крови летели с той косы на холодный камень,-- он раскалялся, питали траву-- она чернела, капли стекали по листьям, словно был дождь, но, коснувшись огня, возносились в небо...И мне показалось, что однажды, в далеком прошлом, я уже видел все это. Когда "Виктор Гюго", подойдя к острову Бапи в Индонезии, оказался в самом пекле, когда все пассажиры и экипаж стали свидетелями извержения вулкана Акунг, бедствия, обрушившегося на местную деревеньку. Вокруг был мрак, огонь, и тот же животный ужас...

Но смех... идиотский и дьявольский, будто пощечина, встряхнул меня, избавляя от навязчивого воспоминания. В тридцати метрах, у ограды моего сада, мутант без шеи со страшной головой без лба, вырастающей из туловища и выдающейся вперед, могучими лапами повалил спиной на землю молодую женщину и, разорвав на ней платье, насиловал ее, извергая смех, как худшее из наказаний.

Я выстрелил. На удивление точно. Монстр так и остался на женщине, не посмевшей даже сбросить его с себя.

-- Морис! -- Элен повисла на моей руке, -- Пойдем же.

-- Элен, ступай, ступай в дом...

Но, почему-то, говоря эти слова, я почти оттолкнул ее, пусть к дому, но оттолкнул...

И снова выстрелил. В урода с раздвоенной головой, наседавшего на какого-то парня, тонкого, стройного, в очках, по виду маменькиного сыночка, переростка, зачахшего за разучиванием гамм. Но пули, словно заколдованные, ушли в никуда, хотя расстояние было меньшим... Я уже видел как, пересекает улицу женщина с прижатым к груди младенцем; она в одной нижней сорочке, простоволосая, а за ней тени чудовищ, еще более чудовищных и огромных в отблесках танцующего в дикой пляске пламени. И падающую из окна второго этажа тринадцатилетнюю девушку, мою соседку, и в том же окне ее отца, осевшего вниз и медленно положившего голову на подоконник, будто уснувшего. И вставшую на дыбы машину скорой помощи и рухнувшую набок... Она переворачивается, потом еще дважды, и накрывает толпу монстров, измывающихся над кем-то, кого они сами определили в "чужаки", и та скорая помощь вдруг превращается в куски живой и неживой материи...

Где-то завыла полицейская сирена. И так же внезапно стихла.

Зарычал пулемет... То в конце улицы сражался трехэтажный особняк, который брали штурмом по всем правилам...

С неба упал луч прожектора. Подул ветер. Загудело... То совсем низко прошел вертолет...

...А двухголовый, с головами, более всего подходящими бегемоту, вышибал ногой окно дома мадам Симпсон.

В ту секунду я подумал о ней как о самом родном человеке.

Вы, наверное, помните, что наши дома разделяли сто метров, и я словно бросился вплавь по реке смерти, обманув Харона, непременно собираясь вернуться, будто бы можно было пренебречь волей богов, нарушив установленный ими порядок вещей.

Кто-то падал рядом... Кто-то цеплялся за мою одежду... Кто-то звал меня... или то шептал мой воспаленный мозг. А я сам себе больше напоминал робота, нежели существо с сердцем, способным чувствовать, воспринимать желания и боль. В этом роботе в те мгновения работали зрение, охватывающее все 360 градусов, рука, неустанно сжимающая оружие, наслаждающееся своим талантом убивать, и ноги, то ли необыкновенно послушные, то ли необыкновенно упрямые.

Я наконец добежал до дома м-м Симпсон, нырнул в зияющую дыру, оскалившуюся осколками стекла, где минуту назад скрылся враг, и оказался в ухнувшей с головой во мрак гостиной. Мрак этот создавали толстые красные портьеры, волнами опускающиеся к полу, и если бы не стон улицы, врывающийся через разбитое окно, то могло показаться, что эта гостиная отгорожена от мира неким магическим кругом. И не было здесь ни одной живой души; ни самой м-м Симпсон, ни ее старой прислуги, ни проникшего сюда монстра.